Вариант

«Вот и еще одна проблема, правда, уже моя личная, – подумал Крон. – Что за тайны завелись в моем доме – неужели я приобрел себе еще одного соглядатая Кикены?» Месяца три назад у него в прислужницах была рабыня-килонка Дискарна, настолько явно шпионившая в доме, что ему пришлось, дабы не прослыть простофилей или кем-нибудь еще похуже, дать ей вольную. Правда, такое решение вызвало массу пересудов в Пате – здесь были не в моде подобные чудачества (нерадивых рабов и рабов-изменников перепродавали или засекали прутьями), но Крон только посмеивался. Взамен он приобрел на невольничьем рынке новую рабыню, причем купил ее у заезжего падунского купца, так что ни о каком внедрении в его дом очередного шпиона не могло идти речи. Калеция была тиха, покорна, боязлива, из дому практически не выходила, и ее вряд ли могли успеть подкупить. Хотя чем бастурнак не шутит!

Вернулся Атран и протянул сенатору кошель с деньгами. Крон взял несколько звондов, положил в поясной карман и вернул кошель рабу.

– Спрячь у себя, – буркнул он и, не дожидаясь, пока Атран засунет кошель за пазуху, стал спускаться с холма.

Город встретил его духотой и зноем. Узкая, закованная со всех сторон в камень Карпарийская улица, названная в честь одного из древнейших родов, основавших Пат, в этот предполуденный час сочилась жарой, как каменная кладка очаговой ямы для выпечки лепешек, и Крон мгновенно покрылся липкой испариной. В очередной раз он проклял про себя двойную жизнь, которая не оставляла места для собственной.

Несмотря на жару, людей на улице было больше обычного. Кончился триумф Тагулы, и все спешили наверстать упущенное, отставленное в сторону на время праздников. Вдоль бесконечных каменных заборов по раскаленным плитам сайского сланца сновали рабы, ремесленники, служанки, торговцы вразнос, изредка посередине улицы проплывал паланкин. Из-за заборов на улицу лениво переползал едкий дым очагов – где-то готовили трапезы, жгли мусор, оттуда же слышались палочные удары – то ли выбивали ковры, одежды, то ли наказывали провинившихся рабов.

У рыночной площади, откуда вытекала большая толпа, нагруженная съестными припасами, Крон свернул в переулок и вышел к дому Гирона, скрытому за такой же каменной стеной. Атран поспешно забежал вперед и распахнул перед ним деревянную дверь, когда-то крашенную, но сейчас облупившуюся и поблекшую до такой степени, что нельзя было разобрать, какого же она цвета.

Пригнувшись, чтобы не зацепиться головой за низкую притолоку, Крон вошел во двор Гирона, большой, пыльный, и пустой. В углу двора в куцей тени одинокой чахлой ладиспенсии полулежа дремали два стражника в расстегнутых кожаных латах, одинаково раскинув ноги в желтых легионерских сандалиях. На ступеньках крыльца, в грубом кожаном фартуке на голое тело, сидел мрачный и злой, как бастурнак, Гирон, а писец, жестикулируя и брызгая слюной, визгливо чем-то ему грозил. Под бородой у Гирона ходили желваки, руки, сложенные на коленях, то и дело сжимались в кулаки, но он молчал. Услышав за спиной шаги, писец повернулся и осекся, узнав сенатора. Разъяренное лицо мгновенно приобрело умильное, подобострастное выражение, спина угодливо согнулась, и писец быстро засеменил навстречу своему господину.

– Здоровья и счастья сенатору Крону! – залебезил он, ощеривая гнилые зубы.

Услышав имя сенатора, дремавшие стражники вскочили на ноги, спешно застегивая панцири. Крон молча прошел мимо писца прямо к Тирану. Мастер медленно встал.

– Приветствую тебя, сенатор, – мрачно сказал он.

– И я тебя, – небрежно махнул рукой Крон. – Как работа?

– Все сделано еще утром, господин, – затараторил писец за спиной, – и все оттиски разнесены по адресам…

– Ты, кажется, чем-то недоволен, Гирон? – спросил Крон, не обращая внимания на писца.

– Да, сенатор.

Гирон вскинул голову.

– Да ну?! – притворно удивился сенатор. – И чем же это?

– Тобой, сенатор. – Гирон продолжал смело смотреть на Крона. – Я свободный человек, сенатор. Зачем ты сегодня на ночь приставил ко мне стражу, будто к рабу своему? Если ты ко мне еще раз пришлешь этого мозгляка, то я удушу его вот этими руками!

Он поднял перед собой огромные, узловатые, черные от краски ладони. Писец на всякий случай отступил за спину сенатора.

Крон рассмеялся и жестом подозвал Атрана. Раб, поняв его, достал из-за пазухи кошель и развязал. Крон взял из кошеля две монеты и небрежно бросил их через плечо.

– Это тебе за работу, – сказал он писцу.

Реакция у писца была отменной. Звона падающих на землю монет Крон не услышал.

– Ценю твою откровенность, мастер Гирон, – сказал он. – А теперь скажи: за этот оттиск «Сенатского вестника» ты получил деньги вперед?

Гирон чуть заметно кивнул.

– А если бы тебя ночью не разбудили, оттиск был бы готов к утру?

Мастер угрюмо молчал.

– Можешь считать меня своим благодетелем, за то, что ты не сидишь сейчас в долговой яме и не бит прутьями…

Крон повернулся к Атрану.

– Зайди в печатню, разбуди стражу и отправь домой. Да, и дай подмастерьям по звонду за работу.

Он подождал, пока Атран скроется в дверях дома, и, поймав писца за ухо, притянул к себе.