Варяги и Русь

Большую известность получили труды Кастрена по сравнительному языкознанию и исторической лингвистике финно-угорских языков, а также вклад Европеуса в собирание и систематизацию финского фольклора. В значительной степени под влиянием их работ сложилась та картина сплошного финно-угорского мира, существовавшего, по их убеждению, в древности от Саян до Балтики и населившего, в частности, север Восточной Европы первыми, в языковом отношении верифицируемыми насельниками. В своих поездках по Лапландии, Карелии, в Сибирь и на Урал Кастрен собрал обширный материал по уральским и алтайским языкам, который позволил ему создать гипотезу о родстве этих языков. Однако одновременно он проводил впитанные из рудбекианизма идеи, что носители финно-угорских являются первым, т. е. коренным населением в тех областях, где они проживали в его время. С его подачи и стали названия русских рек выводить из финноугорских языков, включая и название Волги, которое в свою очередь, связано с именем Олега и Ольги. Этимологию Волги стали связывать с финно-угорским корнем valg, т. е. «светлая», «белая»[857].

Но где-то со второй половины XIX в. со стороны ряда российских ученых стали высказываться возражения против идеи «финно-угорского субстрата», поскольку основные гидронимы Русской равнины не получали объяснения из финно-угорских, но находили соответствия в частях мира, населенных носителями индоевропейских языков. Однако русской истории и здесь не повезло, поскольку для исследования восточноевропейских гидронимов как индоевропейских придумали никогда не существовавший в Восточной Европе «народ» балтов, ибо для «нефинских» гидронимов стали находить подходящую этимологию в прусском и литовском языках. Хотя термин «балты» в Восточной Европе — не название исторически сложившегося там этноса, а сугубо книжный термин, вошедший в науку, согласно М. Гимбутас, с 1845 г. и искусственно образованный от гидронима Балтийское море для обозначения носителей «балтских» языков, поскольку славян, то бишь русских в Восточной Европе, под воздействием выдумок Рудбека и Бреннера, не мыслилось ранее второй половины первого тысячелетия.

А поскольку свято место пусто не бывает, то и сложилось убеждение, что именно предки литовцев заселяли в древности земли в районах Смоленска, Твери, Москвы и Чернигова. В немалой степени этому способствовали труды В. Н. Топорова и О. Н. Трубачева. В частности, в известном труде «Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья» авторами прямо заявлялось о том, что «интерес к изучению гидронимии верхнего Днепра определился стремлением исследователей очертить более древнюю территорию расселения балтийских племен (говоря конкретно, всякий раз имелись в виду древние литовцы)»[858]. Эту мысль подхватила и развила М. Гимбутас: «Балтийские названия рек и местностей, — писала она, — бытуют на всей территории, расположенной от Балтийского моря до Западной Великороссии…. В течение столетий русские воевали против балтов, пока наконец не покорили их. С этого времени упоминаний о воинственных галиндянах не было. Скорее всего, их сопротивление было сломлено, и, вытесненные увеличившимся славянским населением, они не смогли выжить… западные балты сражались против славянской колонизации на протяжении 600 лет…»[859].

Прямо картины, выхваченные из истории борьбы с монгольским завоеванием! И все это результат воздействия на историческую мысль рудбекианизма и стоявшей перед ним задачи исказить историю русских в истории Восточной Европы. Это семя, брошенное на историческую ниву, проросло и особенно укрепилось в советской науке, развившись в хорошо узнаваемые исторические образы, типа: «…славянская колонизация продвигалась в толщу балто-литовских и финно-угорских племен»[860], где колонизованные русскими финно-угры — из Рудбека, а балты — из лингвистической умозрительности и теоретической неподготовленности XIX в. объяснить динамику миграций носителей индоевропейских языков в Восточной Европе в III–II тыс. до н. э.

Под влиянием названных факторов создалась теория: в процессе распада индоевропейской общности в южном ареале Восточной Европы в III–II тыс. до н. э., результатом которого стали миграции индоарийских и ираноязычных народов в Азию, появилась новая культура протобалтов — новая индоевропейская общность Восточной Европы, якобы оформившаяся на развалинах древнего индоиранского мира, которую в силу сходства между литовским и санскритом соотносят обычно с предками литовцев.

По замечанию Марии Гимбутас, литовский язык и санскрит стали теми лингвистическими полюсами, между которыми располагаются все языки индоевропейского происхождения. Вот так воды исторических утопий сомкнулись над носителями гаплотипа Z280 или древними русами и погребли их, как затонувший корабль. После того, как арии ушли в Азию, в Восточной Европе остались, по мудрому заключению науки… литовцы, якобы выделившиеся из… индоиранцев.