Варяги и Русь

Чередование с начальной в и без нее было типично для древнерусского языка: возеро < озеро, востров < остров, вострый < острый и т. д. Соотвественно, типичным для русского языка является переход Вольга < Волы < Ольг. Однако для древнерусского языка был типичен и переход начального е в о и обратно, напр.: озеро — езеро, орел — ерел, елень — олень, един — один, Елена — Олена (например, в ПВЛ сказано: «речено ей во крещении Олена»), Омельян-Емельян. Соответственно, Вольга < Ольга < Ельга самые обычные для древнерусского именослова чередования. Поэтому византийские авторы имели полное право изобразить имя Ольга как Ελγα. Но исследователь прошлого века М. Халанский находил и написание Οϋλγα на миниатюре I. Куропалата, изображавшей прием русской княгини во дворе византийского императора[856].

Так что византийским соседям были известны обе формы имени: и Ольга, и Елга. Но в латыни и в германских языках перед гласной часто ставился знак придыхания h (haben, history), соответственно, в огласовке этих языков древнерусская Ельга стала Хельгой. Поэтому германская Хельга — от русской Ельги, а не наоборот.

Но как же могли лингвисты так запутаться? Ведь здесь речь идет о достаточно широких лингвистических кругах. И опять недобрым словом приходится вспомнить рудбекианизм и его вторую составляющую, т. е. созданную Рудбеком псевдоидею этнической карты Восточной Европы в древности, к которой, как это ни странно, восходят истоки наших представлений о том, что в Восточной Европе первыми поселенцами были финно-угорские народы, а славяне, то бишь русские появились в Восточной Европе позднее всех.

Ранее я уже объяснила, зачем Рудбеку надо было вдаваться в эти вопросы. Пусковой механизм для данных «исканий» сработал еще в начале XVII в. — это была неожиданная возможность для маленькой Швеции отхватить и присвоить куски большого Русского государства. Но всякое неправое дело нуждается в идеологическом обосновании. Шведским историкам и литераторам последовал заказ от первого лица, т. е. бишь от короля, создать новейшую концепцию истории Восточной Европы с древнейших времен, но без русских. В результате был разработан проект «Швеция, как древняя Гиперборея», где утверждалось, что гипербореи из античных источников были прямыми предками шведов, и соответственно, предки шведов или германцы, освоили Восточную Европу задолго до других народов. Эти фантазии развил духовный отец норманизма Рудбек, который дополнил картину: в постгиперборейские времена финны заселили восточноевропейские земли задолго до славян, а шведы уже под именем варягов владычествовали над ними и собирали с них дань, а русских на севере и в центре Европы и близко «не стояло».

Эта выдуманная история создавались как политический миф с сугубо прагматическими целями: в обоснование «исконного» исторического права Швеции на восточноевропейские территории, или как минимум, на завоеванные новгородские земли в период Смутного времени, на которых предки шведов владычествовали задолго до русских. Безумные фантазии «Атлантиды» Рудбека были провозглашены шведскими властями как непререкаемая историческая истина, преподавались в учебных заведениях, в том числе и в Финляндии, которая была частью шведского королевства. И когда в начале XIX в. Финляндия вошла как княжество в состав Российской империи, то вся эта рудбекианистская ученость хлынула в российские университеты и была там многими принята за научные открытия, поскольку общественное мнение российского общества к началу XIX в. под влиянием галломании уже прониклось верой: все, что с Запада — это все самое передовое и архинаучное.

В российской науке развитие рудбекианистских представлений об этнической карте Восточной Европы в древности получило прежде всего в трудах финских филологов и фольклористов, таких как М. А. Кастрен (1813–1853), Д. Европеус (1820–1884) и др. Эта плеяда финских деятелей культуры принадлежала поколению финской интеллигенции, сложившемуся на волне пробуждения национального самосознания в Финляндии в первой четверти XIX века.