Варяги

Князья готовились к принятию христианства под руководством особо назначенных для того Фотием священников. Мягкие их души давно уже были готовы к восприятию нового вероучения, и они охотно внимали всему, что говорили им наставники. Да, впрочем, многое из этого и Аскольд, и Дир слышали уже ранее, еще в то время, когда ходили вместе с викингами на франков и саксов; там тоже говорили об этом невидимом, но всесильном Божестве; они припомнили, как ради этого Божества их непобедимый Рюрик отказался от мести своему заклятому врагу.

Они, конечно, совершенно незнакомы были с догматами христианства и плохо понимали, зачем их вероучители настаивали на том или другом, заставляли их запоминать форму, независимо от скрывавшегося за ней смысла. Они не знали, что именно форма повела к разлучению Запада с Востоком… Но, как бы то ни было, приготовления к совершению св. Таинства быстро шли вперед, и Аскольд с Диром день ото дня становились тверже в устоях христианства.

В промежутках между занятий Аскольд несколько раз видел, правда, на самое короткое время Ирину и, чем ближе он вглядывался в нее, тем все более и более поражался ее сходством с несчастной Зоей.

Теперь он и сам думал, что это судьба влекла его к стенам Византии, и, постигая это, он все более и более убеждался, что здесь виден перст Божий.

«Если бы мы взяли город и сожгли его, я никогда не увидел бы Ирины, — размышлял Аскольд. — Эта буря остановила нас, и вот я знаю ее, вижу и жду, наконец, счастья…»

Когда Фотию сообщили, что князья достаточно подготовились к принятию св. Крещения, он назначил день для совершения св. Таинства.

Сам император был восприемником у новокрещаемых.

Михаил, конечно, не явился лично, его заместителями были одни из самых высших придворных…

Итак, Аскольд и Дир стали христианами. От этой новой победы, от которой теперь ждали очень и очень многого, возликовал весь Константинополь.

В императорском дворце дан был пир. Дир присутствовал на нем с такой же непринужденностью, как и на пирах в самом Киеве, но Аскольд дождаться не мог, когда ему удастся переговорить с Василием.

Наконец этот случай представился.

— Вот Василий, я и брат мой стали христианами, — сказал он ему.

— Я могу только радоваться за вас.

— Но ты помнишь, о чем мы говорили с тобой?

— О чем?

— Об Ирине.

— Как же! Помню! Ты можешь взять ее своей женой.

— Но пойдет ли она?

— А об этом ты спроси у нее сам.

Сердце Аскольда так и забилось от внезапного волнения.

Он даже растерялся…

— Где же я увижу ее?…

— Погоди немного…

Василий вышел.

Киевский князь в великом смущении ждал, что будет. Должна была так или иначе решиться его судьба. Мгновения тянулись для него несказанно долго. Ему казалось, что он слышит биение своего собственного сердца… Наконец он услыхал легкие шаги Ирины.

— Ты…

Наконец!… — прошептал он. — Знаешь ли, я — христианин!

— Знаю, княже, и радуюсь за тебя.

— А за себя? — наклонясь к ней, тихо спросил Аскольд.

— И за себя также, — вся зардевшись, отвечала молодая девушка.

Князь привлек ее к себе — она не сопротивлялась.

10. ВИЗАНТИЙСКИЕ ЦЕПИ

Снова Аскольд переживал счастливое время любви…

Это было уже не то бурно чувство, полное неисчислимых мук, только мимолетных проблесков счастья, которое переживал он в Киеве, нет, это была кроткая, все умиротворяющая, все смягчающая любовь, тихая, покойная, постоянная…

Аскольд чувствовал, что он не только любит, но и любим… Ирина, по присущей славянкам скромности, не выказывала ему прямо своих чувств, но по ее взглядам, по тону голоса Аскольд видел, что чувства его разделены, что его сердцу отвечает другое сердце, и другая жизнь полна только им одним… А, между тем, если бы он не был так поглощен своей любовью, то наверное заметил бы, как это заметил Дир, что их пребывание в столице Византии обратилось в какой–то плен…

Правда, оба князя и их приближенные были на свободе, но, увы, это была свобода птицы в клетке. В клетке птичка порхает, находит себе корм, но выйти за ее пределы для нее невозможно…

Также было с киевскими князьями.

Пока они были в Константинополе, им ни одного раза не удалось побыть среди своих. Не однажды собирались они в свое становище, но Василий Македонянин под разными предлогами отговаривал их или, лучше сказать, удерживал.

И князья оставались.

А, между тем, остатки дружины уже пришли в себя, опомнились от перенесенного потрясения, число их несколько увеличилось собравшимися с разных сторон товарищами, случайно спасшимися от гибели.

Вместе с этим, пришедшие в себя после погрома варяги почувствовали свою силу.

Почувствовали и заволновались…

— Чего это наших князей держат? — кричали в становище.

— В гости позвали, а назад не отпускают!…

— Мы без князей все равно что без головы — не знаем, уходить нам или здесь оставаться.

— Здесь — так, пожалуй, с голоду вспухнешь!

— Так пойдем на Днепр — там хлеба вволю.

— Как пойдем? А князья–то?

— А чего они там сидят?

— Да, может, их не пускают?

— Тогда пойдем и вызволим! Вернемся без князей — нам позор во веки веков будет!

— Вызволим, вызволим!

— И в Византии позабавимся, душеньку отведем!…