Варяги

— Да, судьбы Божьи неисповедимы, — согласился Фотий, — но я вижу еще дальше… Всем вам известно, что образовалось два славянских государства: одно — на севере, на озере, которое по–славянски называется Ильмень, другое — на Днепре. Северные варяго–россы грубы, свирепы, нрав их неукротим, и борьба с ними была бы очень трудна. Теперь и они для нас безопасны. Если между Византией и киевскими варягами установится прочная связь, то нам нечего бояться северных. Киевские варяго–россы станут первым оплотом Византии, и они никогда не допустят своих ильменских соплеменников до нас.

— Ты прав, блаженный! — воскликнул Василий. — Но тогда что же–отдать в жены девочку этому варвару?

— Только если он примет крещение по обрядам нашей веры…

— Он примет!

— Тем лучше для него…

— Но эта… Ирина, ты говоришь? Какова она? Будет ли она предана интересам Византии? — спросил Македонянина Вардас.

— Насколько я знаю ее, она скромна, честна, она воспиталась здесь, и город Константина стал ей родиной. Как все славянки, она несколько упряма, но это только может вести к нашей выгоде.

— Тогда действуй в этом направлении, но прежде всего я хочу видеть обоих вождей варваров, — сказал Фотий. — Я увижу, насколько их сердца приготовлены для принятия света истины.

А те сердца, о которых говорил патриарх, по крайней мере сердце Аскольда, только и жаждали, чтобы поскорее этот свет озарил их…

Они так наволновались за это время, что, не веруя еще на словах, уже веровали в глубине своей души. Они часто бывали в христианских храмах, и всегда богослужение производило на них сильное впечатление. И Аскольду, и Диру всегда казалось, что в облаках фимиама над бескровным жертвенником всегда витает Бог христиан, Бог — перед которым ничто и Один, и Тор, и Перун славянский…

Свидание с патриархом, подготовленное вскоре Василием, застигло их чуть ли не врасплох.

Когда они были введены к Фотию, то патриарх был окружен такой пышностью и великолепием, что простодушные норманны пали пред ним ниц.

— Встаньте, — сказал им Фотий, — поклоняйтесь Единому Богу, я же–недостойный и смиренный служитель Его здесь на земле!… Призвал я вас, чтобы говорить с вами. Слышал я уже от многих теперь, что смягчились сердца ваши, и желаете вы познать истинную веру в Бога живого… Отвечайте, правда ли это?

— Правда, — твердо ответил Аскольд.

— Да, правда… — не так твердо, но все–таки подтвердил его слова Дир.

— Вы радуете меня, и на небесах радость… Проследите, как Небо вело вас к истине: ты, витязь, — обратился патриарх к Аскольду, — потерял свою невесту, ты был в горе, тоске и отчаянии, но Небо в громе, молнии, вихре и буре сперва показало вам свою силу, разметав вас по морским волнам, а потом и оказало тебе милость, приведя тебя к той, которая кажется тебе как бы вставшей из мертвых твоей невестой… Правду ли я говорю вам, отвечайте?

Оба князя ответили утвердительно.

— Я рад этому, — продолжал патриарх, — но если вы познаете истину, то должны забыть все ваше прошлое. Вы должны вновь родиться и стать другими людьми. Вы должны возлюбить ближнего, как самого себя, забыть про битвы, про войны и быть готовыми лучше самим умереть, чем пролить кровь брата вашего…

Голос Фотия звучал необыкновенной торжественностью.

Тон его то был настолько мягок, что проникал прямо в душу, то вдруг становился строгим и даже грозным, заставляя варяжских князей вздрагивать всем своим телом.

Они слушали патриарха как в забытье, тот же все говорил и говорил, наставляя их в правилах новой веры…

Вдруг его вопрос вывел князей из их томительного полузабытья.

— Отвечайте! Готовы ли вы креститься? — громко и строго спросил патриарх.

— Готовы! — в один голос отвечали князья.

— И не отступите от этого решения?

— Нет!

— Тогда примите мое благословение, и вы будете скоро причислены к Христову стаду, заблудшими овцами которого вы были доселе…

Он встал с своего трона и преподал благословение благоговейно склонившимся перед ним киевским князьям.

9. ОЗАРЕННЫЕ СВЕТОМ ИСТИНЫ

В становище варягов узнали, что задумали их князья, но там почти безвыходно был Андрей–юродивый. Он, не умолкая, твердил о свершившемся чуде остаткам княжеской дружины и сумел вселить в сердца суеверных людей такое почтение к Невидимому Богу византийцев, что они не только не роптали на то, что князья их готовились переменить свою веру, но даже одобряли их, рассчитывая, что тогда Бог христиан будет им таким же защитником, как и византийцам.

— Пусть князья меняют веру, — толковали в становище, — все равно они не нашему Перуну молились.

— Как так?

— Да так, они своего Одина к нам принесли.

— То–то Один и помог им…

— А Бог христиан, может быть, и поможет…

Итак, и с этой стороны намерение Аскольда и Дира принять христианство не встречало никаких препятствий.

Да они и не особенно заботились об этом.

Оба князя были увлечены важным шагом в своей жизни. Дир к принятию христианства относился с таким же пылом, как и Аскольд. Он сочувствовал Аскольду в его новой любви и уже ради того, чтобы его названный брат был счастлив, готов был сделать, что угодно.