В приемном отделении две добродушные старушки стали наперебой рассказывать, как и где ей найти доктора Заславского, который числился при больнице старшим. Уяснив, что ее благодетель по совместительству является заведующим отделением гнойной хирургии, Катя вышла из здания и пошла искать вход в это самое отделение. По закону подлости вход оказался со двора, и ей пришлось обойти почти все здание.
Валерий Сергеевич Заславский считался начальником больницы, имел чин штабс-капитана в отставке, и было ему за пятьдесят. Практиковал он в гнойной хирургии, в этом же отделении был его кабинет, в котором он и беседовал с Екатериной Андреевной.
Выслушав ее честное признание по поводу того, что она не практиковала несколько лет, полистал ее документы и, отложив их на край стола, посмотрел на нее, потом на ее руки и предложил через час поассистировать ему на операции.
– Гнойный аппендикс требует срочного вмешательства, с вашей помощью мы избавим несчастного от страданий, и он пойдет на поправку.
У Кати дрогнуло все, что могло дрогнуть: сердце, губы, руки, ноги. Предложение было ключевым. «Справишься – возьмем» – так оно звучало в переводе на русский. Робкое возражение «я ничего не помню» было пресечено жестким ответом: «Если что-то умеете, голубушка, не забудете».
Катя кивнула и сглотнула подкативший к горлу ком.
– Я согласна, – промямлила она, чувствуя, как покрывается мелкой испариной.
– Вот и славно, – доктор взял со стола колокольчик и тренькнул в него.
Вошла медсестра.
– Тамарочка, отведите Екатерину Андреевну в ординаторскую. Подберите ей форму, и пусть переоденется. Через час она мне будет ассистировать в операционной.
– Хорошо, Валерий Сергеевич.
– Что там наш больной, еще не помер?
Шутки у него были солдатские. Наверное, так и надо себя вести, когда каждый день кому-нибудь что-нибудь отрезаешь.
– Да нет. Но мается сильно.
– Его побрили?
– Все в лучшем виде: и побрили, и клизму сделали. Так что не волнуйтесь…
«Не обосрется, – мысленно добавила Катя и улыбнулась. – Кошмар. Вот это я попала», – подумала она и встала.
После операции сидели в комнате для персонала и пили спирт. За окном были сумерки, но уже проступили звезды, и луна сияла, словно начищенный пятак, повиснув над Ястребиной горой. Под окнами дворник шуршал лопатой, сгребая падающий снег.
Заславский полчаса назад взял слово и не мог остановиться. Он нахваливал и нахваливал Катерину, все больше и больше вводя ее в краску. Все остальные и не думали прерывать говоруна. Они знали за ним такую особенность, и когда шеф брал слово и начинал речь, все дружно выпивали, не дожидаясь ее окончания. То же самое пришлось сделать и Кате, и теперь она, раскрасневшаяся, сидела за столом и слушала дифирамбы в свой адрес.
Кроме Кати и Заславского, в комнате были: доктор Полянский, Тамара – старшая медсестра, Надежда Петровна – фельдшер в хирургии и два санитара: Сазонов – здоровяк-артиллерист и Мишенька – юноша лет двадцати в пенсне и с чахлой бородкой. За бородку и пенсне все звали его Чеховым, но он не обижался.
Заславский был краснобаем и умел с юморком рассказать о том, как прошла операция. А прошла она на удивление весело, по его мнению и по мнению окружающих.
– Я ему говорю: «Федотов, прекрати трястись, ты матрос или тряпка?» – а он стучит зубами и не может ничего выговорить. «Ня» да «ня». А что «ня» – не пойму. Полчаса не можем успокоить его, и обезболивающее не действует или уже не действует. Здоровый бык, а трусоват. Что делать, говорю, Николай Семенович? – Заславский кивнул на Полянского. – Время, говорю, пошло на минуты. Обширный абсцесс, температура за сорок, боли страшные. А как резать – трясется матросик и все. Может, спирта ему дать, грамм триста? – это мне Полянский подсказал. Жалко спирт, а куда деваться. Я и говорю: «А влейте-ка ему, Екатерина Андреевна, в рот стакан спирта, а то он трясется весь и, не ровен час, инфаркт еще будет». Спирт, правда, разбавленный был. И протягиваю ей стакан. А она говорит: «Подержите его». Ну мы с Полянским, как идиоты, взяли матроса за плечи и держим. А она залпом себе в рот спирт вылила – и с плеча в челюсть как даст Федотову! Он и вырубился. А она и говорит: «Я, господа, тоже трясусь, и инфаркт мне ни к чему. Так что извините». Глядим мы с Полянским на Федотова – а он в нокауте. Короче, вскрыли, почистили – и в палату. Так он только через час очнулся. А потом все челюсть свою трогал и на голову жаловался. Мол, болит, говорит. А Тамара ему объясняет, что это от обезболивающего. «А челюсть что болит?» – не унимается Федотов. «Обезболивающее на вас так действует», – отвечает ему Тамара, а сама хихикает.
Дружный смех заглушил последние слова Заславского.