Варфоломеевская ночь

— Тогда с вами никто не станет разговаривать, и вы окажетесь не то что в центре внимания, но вообще вне общества. Вас не поймут, а если и будут говорить, то только дурное.

— Странно, раньше это не было в моде… Значит, такое общество, в котором находимся сейчас мы, вы считаете вполне порядочным?

Фрейлина хмыкнула и передернула плечиками:

— Вы забываете, что мы живем не при испанском дворе и здесь совсем другие нравы. Посмотрите вокруг. Хотите, например, я расскажу вам, в какой компании кто и о чем говорит? Хотите?

— Нет, — коротко ответил Лесдигьер.

— Конечно же, хотим! — воскликнул Шомберг и бросил укоризненный взгляд на друга. — Но не можем понять одного: откуда вам все это может быть известно?

— Хм, — снова пожала оголенными плечиками фрейлина, — здесь каждый все про другого знает, а не знать — считается позорным и не современным. Вот, например, видите вон там слева стоит группа из пяти человек: две дамы и трое мужчин? Да не там же, не туда смотрите. А, вы об этих? Ну, до них мы тоже дойдем. Так вот, о тех пятерых. Заметили? Отлично. Видите, кто в центре внимания и жестикулирует руками? Это виконт де Кандаль. Он рассказывает, какими ласками одаривала его нынешней ночью маршальша де Сен-Пре, и как ему чуть свет пришлось выпрыгивать в окно, потому что неожиданно вернулся ее муж, которого вчера король отправил в Венсен. А до этого мадемуазель Д'Ардитье, это та, которая слушает виконта, разинув рот, рассказывала, как она за ночь побывала сразу у трех королей: наваррского, французского и польского. Она хотела еще прыгнуть в постель к польскому гетману Радзивиллу, который вчера напился до бесчувствия, и был оставлен на ночь в Лувре, но ее вовремя удержали, иначе гетман составил бы нелестное представление о нравах французского двора.

Лесдигьер смеялся, опустив голову. Шомберг головы не опускал; он зорко глядел туда, куда указывала словоохотливая фрейлина, и внимательно ее слушал. Надо полагать, он набирался опыта для предстоящих светских бесед.

— За их спинами четверо, видите? — продолжала трещать фрейлина, — Да ну посмотрите, граф, поднимите же голову, клянусь Мадонной, это весьма любопытно и поучительно. Видите? Три дамы и один мужчина. Одна из них — Рене де Шатонеф, любовница герцога Анжуйского. Но сегодня она спала не с ним, а с собственным слугой, которого, но только это между нами, предпочитает герцогу потому, что его высочество больше трех раз за ночь не выдерживает. В то время как слугу она называет «берберийским жеребцом», на котором можно скакать всю ночь напролет.

— Она что же, сама об этом говорила? — спросил Шомберг.

— Только в общих чертах. Но мне однажды захотелось проверить, почему это она чаще проводит время на конюшне, нежели у Месье. Я переспала с тем и другим и убедилась, что принц никуда не годен в постели, хотя и строит из себя заправского дамского волокиту навроде господина Бюсси. Непонятно, что он будет делать в Польше.

— И какое же отвратное мнение сложится после этого у полячек о французах! — искренне ужаснулась вторая фрейлина.

— Вот именно, — отозвалась первая. — Но продолжим дальше осмотр. Этот мужчина, которого окружают дамы — бывшим любовник Рене, а сейчас его любовница — маркиза де Руайам. Его зовут граф де Прео. Этой ночью он вместо покоев мадам де Сов по ошибке забрался в спальню герцога Алансонского, а так как мадам де Сов была в постели герцога, а не в своей, где ей надлежало ждать графа, то она тут же выразила желание отдать и графу причитающееся ему, тем более что обещала, правда, в другой постели. Граф попал в затруднение, но быстро вышел из него, поскольку герцог Алансонский был не против, ибо не мог один выдержать бурный натиск любвеобильной мадам де Сов.

— Так она замужем? — спросил Шомберг.

— Разумеется. Ее муж — коммерсант, и королева-мать отослала его… то ли в Брюссель, то ли в Амстердам, не помню точно куда.

— В Пьемонт, — подсказала ее подруга.

— Ах да, в Пьемонт. Ну да не в этом дело. А в том, что эта жрица любви в отсутствие муженька обслуживает, чуть ли не половину Лувра. Их обязанности, надо сказать, в равной степени поделены: муж в поте лица трудится во славу Гефеста [51], жена не менее усердно старается на полях Венеры.

— Любопытно было бы на нее взглянуть.

— Успеете еще. Ее здесь нет; наверное, отсыпается днем, потому что работать ей приходится ночью. Об этой даме, кстати, надо поговорить особо, но я думаю, у нас еще будет для этого время.

И она мило улыбнулась сначала Шомбергу, потом Лесдигьеру.

— Вы так думаете? — вскинул брови Лесдигьер.

— А вы разве думаете иначе? — в свою очередь полюбопытствовала фрейлина.

И так как ответа не последовало, то она тут же продолжила:

— Или вы полагаете, что двум таким видным господам позволят оставаться совершенно одним, в сугубо мужском обществе, которое окружает наваррского короля?

— Позволят? — удивился Шомберг. — Но кто?

— Мы, милостивый государь, — ничуть не смущаясь, ответила вторая фрейлина, — я и моя подруга.