Валиханов

После выяснилось, что грабители потребовали так мало потому, что прошел слух, будто русские татары везут в сундуках оружие, а позади следует отряд казаков. Установив, что никакой охраны нет, чонбагыши вновь подкараулили караван на выходе из ущелья. Работники Мусабая привычно сгрудили верблюдов и взялись за ружья. Но силы оказались неравными — к чонбагышам отовсюду спешило подкрепление. Мусабай дал знак, что готов вступить в переговоры. На этот раз чонбагыши заломили десять тогузов — красным сукном, кожами, плисом, ситцем, бязью, коленкором и так далее.

И тут в самую последнюю минуту подоспела выручка: появился отряд кокандских сипаев. Шайка позорно бежала. Седой токсаба[85] в шапке с белым шариком, в рваном грязном мундире надел на Мусабая и на Чокана халаты, присланные кашгарским аксакалом, и вручил письмо, в котором аксакал выражал свое благорасположение.

Чокан понял, что кашгарский аксакал многоопытен и многомудр. И халаты прислал, и письмо. И сипаи подоспели вовремя. Уж не прятались ли они за кустами, выжидая наиболее эффектного момента для появления в роли спасителей?

Спасителям полагается награда. Мусабай аккуратно занес в памятную книжку: сукна — 20 аршин, люстрину — 15, ситцу — 48, платков — 6 штук. И пометил: «добровольно, за оказанное содействие против киргиз, показанных в 3 пункте сей ведомости».

В сопровождении сипаев караван двинулся дальше. Показалась глиняная крепостца с башнями, первый китайский пикет Ислык-караул. Токсаба хвастливо заявил, что китайцы боятся кокандцев. Увидят при караване сипаев и не станут задерживать, сразу же выдадут свидетельство на пропуск.

— А если неверные вздумают вас задержать, я проведу вас в Кашгар без свидетельства, — пыжился токсаба.

Караван остановился в 50 саженях от пикета. Китайские солдаты, сидевшие у стены, в тени тутовых деревьев, шмыгнули в ворота и заперлись. Токсаба ничуть не смутился.

— Неверные вас приняли за ходжу. У труса в глазах двоится.

Громкие голоса за воротами долго о чем-то перекорялись. Чокан пожалел, что не знает китайского языка. Наконец ворота растворились, показался китайский офицер — в шапке с золотым шариком. Изможденное лицо выдавало в нем прилежного курильщика опиума, в зубах цвета ляпис-лазури торчала дымящаяся трубка. Бошко сунул трубку токсабе, как старому знакомому. Токсаба пососал трубку и начал втолковывать бошко по-тюркски, что надо пропустить караван в Кашгар.

Переговоры завершились только на следующий день. Бошко получил от Мусабая трех баранов и выдал свидетельство, в котором и семипалатинские ташкентцы, и петропавловские татары были названы анджанцами[86]. Толмач-кашгарец, пряча глаза, пояснил, что бумага дается для формы, никто ее не читает. Но после выяснилось, что толмач нарочно внес в свидетельство неправильные сведения — сразу же по уходе каравана он отправил в Кашгар донос на подозрительных людей, выдающих себя за купцов.

Неподалеку от китайского пикета караван уже поджидал кокандский чиновник — караулбеги, в обязанности которого входила запись приходящих и отходящих караванов. Этот действовал без китайских церемоний, взял с каждого «огня» по барану — и можете следовать своим путем.

Караван медленно плелся меж невысоких глинистых холмов. Почва показалась Чокану бесплодной — галька, солонцы. Но первое же селение удивило его пышной зеленью. Кашгарцы принесли купцам для мены дыни, морковь, просо.

Еще день пути, и караван подошел к Кашгару. Но не так-то просто оказалось туда попасть. Теперь уже кашгарские чиновники жаждали получить свою долю. Один изобличал семипалатинских купцов в том, что они дали на пикете ложные сведения, другой требовал, чтобы они тут же, на дороге, развязали свои вьюки — он осмотрит товары и возьмет зякет, неподалеку многозначительно разъезжал кашгарский полицейский… Опытный Мусабай не спешил купить благосклонность чиновников-кашгарцев. Выждали, пока определится самый влиятельный, ему-то и преподнесли подарок.

Наконец-то Чокан увидел вблизи глинобитные стены и башни по углам, похожие на легкие китайские беседки. Копыта лошадей простучали по деревянному настилу моста, и открылась прямая дорога к воротам. По обеим ее сторонам стояли жерди, на жердях покачивались клетки с отрубленными головами. Хотелось скорее проехать мимо, но чиновники велели остановиться как раз под зловонными клетками, пока не доложат хакимбеку. Пришлось стоять и ждать. Собравшиеся у ворот кашгарцы разглядывали приезжих.

— Вон тот похож на русского, — донеслось до Чокана.

— Да ты русских никогда не видал.

— Не видал, но вон тот — русский.

Что за интерес к русским? От проклятых клеток несло трупным запахом. Несчастный кашгарский народ. Ходжи или китайцы — не все ли равно. И те и другие держатся на крови, на страхе. Когда же это кончится? Когда люди смогут жить по-человечески? Чокан уже ехал по городу, мимо лавок, домов, а в глазах еще стояли проклятые клетки и преследовал трупный запах.