Валет червей

Как жаль все-таки, что Лизетта не смогла поехать с нами. Она сумела бы заставить меня высказаться абсолютно искренне относительно моих чувств к Дикону.

С самого начала я чувствовала волнение. Между нами разыгрывалась битва, в которой мы оба собирались победить. Он видел себя неотразимым соблазнителем; я же считала себя женщиной, которая, даже впав в искушение, не собирается отбросить свою гордость настолько, чтобы забыть о брачном обете, а к тому же и о факте, что этот мужчина бросил ее ради материальных выгод.

В этот день я отъехала совсем недалеко, когда услышала за собой стук копыт. Оглянувшись, я вовсе не удивилась, узнав Дикона.

— Прогулка в одиночестве? — спросил он. — Этого не следует делать.

— Мне это доставляет удовольствие.

— Но гораздо больше удовольствия доставляет прогулка с интересным очаровательным спутником, прекрасно знающим окрестности.

— Как твои самооценки, так и оценки окрестных пейзажей мне хорошо знакомы. Когда-то я все-таки жила здесь.

— Не напоминай мне об этом, Лотти. Из-за твоего отъезда моя жизнь пошла не тем путем.

— Не тем путем? В направлении к Эверсли, к банку?.. К придворной жизни, к сидению сразу на нескольких стульях? Ах, Дикон, ты просто неблагодарный человек, если осмеливаешься бранить судьбу, одарившую тебя всеми этими благами!

— Я вовсе не жалуюсь. Я просто хочу сказать, что мне не хватает именно того, что могло бы сделать мое счастье полным.

— Ты производишь впечатление человека, довольного жизнью, Дикон. На твоем месте я забыла бы про недостающие мелочи и благодарила Бога за то, что все сложилось так удачно.

— Мне не хватало тебя, Лотти.

— Такое бывает, когда уезжают знакомые.

— Ты поехала во Францию в гости и осталась там жить.

— А ты переехал в Эверсли. Он стал твоим. Мечта твоей жизни — главная в то время мечта — стала реальностью. О чем еще ты можешь просить судьбу?

— О тебе, Лотти.

— Но у тебя был выбор, разве не так? Или то, или другое.

— Ты была ребенком. Тогда я не знал…

— Как странно слышать, что ты признаешься в собственном неведении. Не поговорить ли нам о чем-нибудь более интересном?

— Именно эта тема крайне интересует меня.

— Но не меня. А для разговора нужно два собеседника. Расскажи мне лучше о делах в Лондоне. Во Франции очень много говорят о конфликте, связанном с английскими колониями в Америке.

— Говорят! — воскликнул он. — Дело не ограничивается разговорами. Проклятая Франция помогает бунтовщикам.

— Я полагаю, что кое-кто даже здесь считает, что правда на их стороне.

— Это не повод для иностранного вмешательства.

— Мой муж всей душой поддерживает колонистов и думает, что французы, старающиеся им помочь, стоят за правое дело.

— Как ты можешь жить с изменником?

— С изменником? Он не изменник. Он человек, имеющий свое мнение.

— И ты любишь его?

Секунду я колебалась, а затем, чуть ли не оправдываясь, произнесла:

— Да.

— Убедительное отрицание, — сказал он, — Лотти, не возвращайся. Оставайся здесь.

— Ты сошел с ума. У меня там двое детей.

— Мы пошлем за ними.

— Ты, конечно, шутишь. У тебя удивительно высокое мнение о себе. Полагаю, это вызвано тем, что ты всю жизнь живешь с двумя обожающими тебя женщинами.

— Я думаю, что хорошо знаю себя. Я рассмеялась.

— Высокий, красивый, решительный, неотразимый для женщин, любезный в беседе, блюдущий свою честь, никогда никого не предающий, разве что предложат сходную цену.

— Ты жестока.

— Я вижу тебя таким, какой ты есть.

— Но если ты будешь честна сама с собой, то признаешь, что тебе нравится то, что ты видишь.

Я пустила лошадь в галоп, поскольку именно в этот момент мы выехали на открытое пространство.

Он скакал рядом, и эта быстрая езда радостно возбуждала меня.

Назад мы возвращались мимо Эндерби. Поместье выглядело запущенным. Я хорошо помнила, каким оно было, когда здесь жили Фостеры. Они вырубили кусты, обильно росшие вокруг дома. Теперь кусты опять пышно разрослись. Я могла понять, почему появились слухи, что здесь живут привидения.

— Не хочешь заглянуть внутрь? — спросил Дикон. — Мы можем проникнуть через окно первого этажа. Там сломана щеколда. Здесь пусто. Уже два года.

Я очень хотела забраться туда, но внутренний голос предупреждал об опасности. Нет, мне не следует заходить в этот дом. Когда-то там оказались мои отец и мать. Возможно, в этом доме я была зачата. В нем было что-то такое, что чувствовалось даже снаружи. Моя мать, рассказывая мне о моем рождении, говорила, что внутри царит какой-то особый дух… нечто, способное изменять людей, попадающих в этот дом. Возможно, думать так было глупо, но я предпочитала воздержаться от посещения этого дома в компании Дикона.

— Не сейчас, — сказала я, — уже поздно. Развернув лошадей, мы направились к Эверсли. Когда мы подъезжали, из-за дома появился конюх. Дикон велел ему отвести лошадей в конюшню и спрыгнул на землю раньше меня. Он подхватил меня и слегка приподнял в воздух — точно так же, как в тот день, когда встречал нас с матерью. Наверное, он считал этот жест символичным. Он силен. Я обречена на его милость.

— Спасибо, — сухо сказала я. — Поставь меня на землю.