Валерий Еремеев

Он взял у гостей пакеты и пошёл в комнату – серви-ровать табуретку. Сидели тихо, душевно. Правда, в наивысшей лириче-ской точке Саныч достал гитару и спел свою песню: Выпьем по кружке портвейна,Сырок со мной преломи;Закурим потом папироскиЗабудем с тобой про часы.За окнами – ночка глухая,По стенке ползёт таракан,Срывается капля из кранаПоследняя в полный стакан.Эх, боль же моя ты кручина!Эх, ночка ж моя ты тоска…Сегодня у нас грустный праздникГрузчика и моряка.Налей же портвейн ещё в кружкиПустую бутылку – под стол.В тарелке скукожен огурчикПупырчатый он разносол.Скрипят, скрипят половицы -Иду за бутылкой другой.В Португалии не известныИнгредиенты такой.За окнами ночка глухая,Вьюга тоске подпевай;Срывается капля из крана -В стакане вода через край.Отложим проблемы на завтра,Забудем, что было вчера -Сегодня у нас грустный праздникГрузчика и моряка. А после сидели тихо, не доставая соседей записями тяжёлой музыки. Вспоминалось всё самое хорошее и ве-сёлое. Улеглись спать под утро. А, проснувшись к вечеру, похмелились парой рюмашечек – остатками с вчера. Да и сидели, отходя потихонечку, уставившись в телевизор, комментируя всё шутками-прибаутками. Позже наделали из иголок, спичек да бумаги дротиков. И метали их в на-рисованную на картоне мишень. Дурачились, смеялись, бегали к мишени и обратно, чтобы вновь метнуть дротик. Друзья остались в Североморске и на эту ночь. Смо-трели старый, чёрно-белый фильм “Муха”. На рекламе Са-ныч, выйдя на кухню, положил в сковородку строительный патрон и, установив её на включённую плиту, вернулся в комнату как ни в чём не бывало. Они продолжали смотреть фильм. Бабахнуло неожиданно даже для Саныча. А Инно-кентий с Треской так и вовсе подпрыгнули на диване. В похмельных шугняках их чуть инфаркт не хватил. Сначала они спорили: сперва расчленить Саныча или поджарить. А после смеялись долго, тыкая друг в друга пальцами: ну и труханул ты… а сам-то себя видел?.. да оба вы… а сам… И за одно передразнивали персонаж фильма “Муха”: “Хэлп ми! Хэлп ми!”Ну, а утром, позавтракав, друзья собрались, было, уез-жать домой, но тут с Мурманска приехал Славный. Треска его видел впервые, ну а с Иннокентием тот уж не раз куро-лесил, познакомившись через Саныча ещё перед службой. – Я остаюсь тут жить! – воскликнул Иннокентий, увидев две литровые бутылки водки в руках Славного. Славный, едва разувшись, прошёл на кухню, поставил водку на стол, снял с плеч рюкзак и достал из него ещё три литровые бутылки “Зверь”. – Карамба, – выговорил Саныч. – Вот это деловой подход, – одобрил Иннокентий. – Уважаю. – А я сваливаю, пока при памяти, – сказал Трескачёв, направляясь в прихожую. – Вы, походу, все отдыхаете, а у меня завтра понедельник.Вспомнив ту добрую встречу, Саныч погрустнел. Глянул на беззвучный телевизор и увидел, что президент за-вершил поздравление. По-быстрому прибавил громкость и уже под бой курантов плеснул себе водки. Он подошёл к строю накрытых хлебом стопок и, чокнувшись с каждой, сказал: – С Новым Годом, дорогие. 7.В новогоднюю ночь Саныч напился до беспамятства. Проснулся к вечеру первого января и продолжил. Он по-прощался с друзьями, выпив их стопки, да закусив чёр-ствым хлебом. С женой прощался после всех. – Думаю, скоро увидимся, Кристина… Саныч сходил в магазин за бутылкой и вновь напился до беспамятства. Естественно, второго числа проснулся с тяжелейшего похмелья. Праздник прошёл. Новый Долба-ный Год наступил. Деньги заканчивались. Похмеляться на них надо было грамотно. Плавно уменьшая дозу алкоголя, растягивая время меж выпивкой. Так, глядишь, и живым остаться можно. “Итак, операция аперитив”. В нём всего двадцать градусов, и Саныч купил три бу-тылки. Выпил две стопки подряд. Убавил звук телевизора. Шло какое-то старое кино о революционных матросах. Погасил свет и улёгся на кровать, не раздеваясь. Закрыл глаза, тут же провалившись в сон. А минут через двадцать в комнату вошёл усатый ма-трос в бескозырке, грудь – в пулемётных лентах. – Окопался, крыса тыловая! – грозно пробасил он, доставая из кобуры “Маузер”. – “Аврора” уж пятый залп дала, а он в подушку зарылся, шкура! Труса празднуешь? Да за такие дела – к стенке, гада! И революционный матрос навёл на Саныча огромный пистолет. – А-а-а! – выкрикнул Саныч и, оторвав голову от по-душки, ошалело заозирался по сторонам, пытаясь в полу-мраке разглядеть матроса. Из телевизора раздался выстрел, и кто-то басом ска-зал: готов хлопчик. Саныч шумно выдохнул, утерев со лба холодный пот. В его сознании словно закручивалась тугая пружина. Вот-вот лопнет иль сорвётся, разжимаясь; ракетой зашвырнёт сознание в соседнюю галактику. В воспа-лённом мозгу задребезжал шёпот, становясь всё громче и отчаянней: “Кто-то где-то точно есть, кто захочет тебя съесть. Кто-то где-то точно есть, кто захочет тебя съесть. Кто-то где-то. Кто-то где-то! Ктотогдетоктотогдето!!!Ктооотааа!!!!!Гдеееееетааааааааа!!!!!!!!!!”Саныч встал, обхватывая голову руками. Пошатываясь, подошёл к комоду, где стоял аперитив, и выпил стопку. “Бред, чистый бред». Он сел на кровать и “лентяйкой” чуть прибавил звук телевизора. На экране оранжевые пятна уж играли на гармошке. Саныч переключил канал. Криминальная хроника. Наркоман зачем-то пытался украсть в магазине собачьи консервы. “Дебил! Ну его на фиг, после таких новостей чёрт знает что приснится…”Саныч опять переключил канал. Судебное разбирательство. “За это надо вмазать”. Он вновь подошёл к комоду, налил стопку и махом выпил. “Сладкая, дрянь”. В голове, вроде, прояснилось. Мысли перестали путаться. На экране два оранжевых пятна визжали женскими голосами, перекрикивая друг друга. А грозное пятно-судья обещал всех оштрафовать. “Лучше б расстрелял”. Саныч опять убавил звук, переключил канал и лёг спать. Часа через пол он очутился в подъезде заброшенной многоэтажки. За ним гнался Мухтар. Жуткая зверюга. Овчарка с мордой бультерьера. “Наверное, я его консервы украл”. Саныч бежал вверх по ступеням на больных ногах, пролёт за пролётом. Чудовище Мухтар, цокая когтями по бетону, настигал его, жутко и часто дыша по-собачьи.