Валентин Серов

Все, однако, разрешилось мирно. В январе 1911 года в Петербург приехал Серов, о чем Бродский узнал от Гржебина, рассказавшего ему, что картина находится сейчас у Александры Павловны Боткиной, которая уехала за границу, а взять картину в ее доме без нее смог бы только Серов, но он, Гржебин, не может обратиться к Серову с этой просьбой по той причине, что задолжал Серову большую сумму. К Серову обратился Бродский, и через несколько дней Серов приехал в мастерскую Бродского уже с картиной. Бродский в восторженных тонах описывает Горькому это посещение, с чувством огромной радости пишет о том, что понравилось Серову в его картинах: «Но больше всего он восхищался „Зимкой“, которую я здесь написал. Когда я сказал, что собираюсь опять писать Вас, он посоветовал прежде, чем начать портрет, мне и вам напиться вдребезги пьяными и потом начать, и писать не точно копируя, а так, как-нибудь по поводу Горького писать. Это выражение мне ужасно нравится, удивительно тонко сказано».

Горький был счастлив, узнав, что картина уже у Бродского и скоро будет у него. Бродскому он писал: «Вы меня ужасно обрадовали Вашим сообщением о картине Серова! Я попрошу Вас оставить ее пока у себя, когда приедете сюда, захватите – хорошо?.. А Валентину Александровичу передайте сердечный мой привет: считаю, что он мне подарил эту вещь дважды». И далее просит передать, что хотел бы, чтобы Серов «заглянул на остров Капри! Необходимо это! А то я огорчусь, сойду с ума, ослепну, оглохну и заболею чумой. Очень я его люблю – крепкий он человечище и художник божий». И кончает это письмо опять-таки заботой о картине: «Если б Вы захотели выслать картину Серова – выньте стекло и посылайте обязательно почтой, хорошо упаковав. Мне, конечно, чем скорее – тем приятнее видеть ее у себя, – Вы это понимаете!»

Через месяц Горький извещает Бродского, что он «получил „Казаков“».

(Еще через несколько месяцев – последнее упоминание имени Серова в письмах Горького: «Вчера Андреев телеграфировал: умер Серов, что меня прямо опрокинуло».)

Н. П. Рябушинский, сын известного миллионера, готовился издавать журнал «Золотое руно» и привлекал к участию в нем лучших писателей и художников. «Золотое руно» должно было в художественной жизни России занять место, освобожденное «Миром искусства».

Пока же Рябушинский покупал и заказывал портреты наиболее популярных в то время писателей и художников[72].

В 1905 году Рябушинский заказал Серову портрет поэта Константина Бальмонта.

С Бальмонтом Серов был знаком; им приходилось встречаться в редакции «Мира искусства», куда Бальмонт вместе с Мережковским, Гиппиус, Розановым, Шестовым был введен «правой» фракцией, то есть заведующим литературной частью Философовым. Однако, не в пример другим своим собратьям, Бальмонт напечатал в журнале хотя и несколько мистическую, но все же касающуюся искусства статью, посвященную Гойе.

Серов не раз имел возможность наблюдать этого человека и составить о нем определенное мнение. Мнение это было таким, что Бальмонт, этот несомненно талантливый поэт, искренен и манерен одновременно. Точнее – искренне манерен и в поведении своем, и в стихах.

Бальмонт был в то время едва ли не самым популярным в России поэтом. Конечно, популярность его была не того характера, что популярность Горького. Бальмонт писал стихи утонченные и немного манерные, и он был популярен среди особого круга читателей.

В 1905 году, когда Серов писал его портрет, Бальмонт был заражен общим революционным духом, писал стихи, в которых проклинал царя, называл его «кровавым палачом». Его стихи пели на улицах.

Этот поэт, который всю жизнь стремился к изысканности и воспевал только красоту, теперь призывал к оружию:

                  Будем тверды, не сложим оружия мы
                  До свержения царской чумы!

За сборник стихов, названный «Песнями мстителя», Бальмонт поплатился восемью годами эмиграции.

Так что в 1905 году Серов не мог не чувствовать симпатии к Бальмонту, хотя и не мог не заметить всего смешного, что было в его облике. И печать этой раздвоенности – симпатии и легкой насмешки – легла на портрет.

У Бальмонта нервное одухотворенное лицо и смешно вытянутая шея, словно подчеркивающая какую-то надуманную и заученную горделивость, смешно торчит козлиная бородка, резким силуэтом выделяющаяся на фоне высокого белого воротничка и повторяющая его линию. У него высоко поднятые брови, высоко взбитая прическа, слишком покатые плечи, и все это, образуя линию, резко очерчивающую его фигуру, создает такое впечатление, что человек под действием каких-то внутренних пружин сейчас взовьется и унесется ввысь.

В то же время во всем облике Бальмонта есть что-то трогательное, чуть грустное и наивное, и в выражении глаз, и во всей его нескладной длинной фигуре, и даже в манерном, но уже настолько заученном, что стало «своим», положении руки…

Другим писателем, портрет которого заказал Серову Рябушинский, был Леонид Андреев.