Валентин Серов

Таким образом, «серовские ошибки» – это то, что нарушает натуралистичность, нарушает простое сходство (то, чего Серов добивался в начале работы), то есть это то, что говорит об отношении художника к образу.

Процесс работы Серова над портретом почти невозможно сейчас проследить, – к сожалению, ни один заказчик не догадался делать снимки, фиксирующие изменение портрета в процессе работы над ним (как это было сделано с врубелевским «Демоном»), – лишь изредка, когда Серов менял общее решение и отвергал первый вариант еще в рисунке, меняя композицию портрета и его трактовку, и не уничтожал при этом не понравившийся ему рисунок, имеется какая-то возможность понять путь, которым шел художник.

Портрет Горького – одно из таких счастливых исключений.

Первая мысль портрета по сущности своей не отличается от окончательного варианта. Это портрет человека, убеждающего кого-то, какого-то невидимого собеседника, в своей правоте. Он замолчал на минуту, чтобы выслушать возражение, но ему уже ясна мысль собеседника, и он ждет, когда можно будет опять начать говорить, чтобы опровергнуть эту мысль.

Но в процессе работы изменилось отношение к образу, и по этому изменению можно догадаться о пути, который пройден художником в его работе над портретом.

Изменив в окончательном варианте угол зрения, выровнив фигуру и немного повернув голову Горького, Серов добился не только гораздо большей выразительности и большей остроты характеристики, но и принципиально другой характеристики.

Нестеров много лет спустя рассказывал удивительную историю об этом портрете:

«С Горького Серов писал красками. Превосходно начал. Максим возьми да и брякни по простоте:

– Серов меня делает похожим на дьячка.

А никакого дьячка не было! Добрые люди довели отзыв Горького до Серова, тот никаких суждений от натуры не терпел: сиди смирно!

– А! Похож на дьячка! – И послал к Горькому за ящиком с красками. Тем дело и кончилось».

Скорее всего, то, о чем рассказывает Нестеров, могло произойти с первым вариантом, да еще при передаче из уст в уста история обросла какими-то «пикантными» черточками.

Трудно представить, что вся история портрета окончилась таким нелепым эпизодом – мало ли высказывали Серову неудовольствие; и дальнейшая история отношений Серова с Горьким говорит о том, что конец работы над портретом не мог быть таким.

Если на холст первоначально был перенесен тот рисунок, который сохранился на бумаге, то да – там Горький действительно напоминает дьячка, он даже изображен на этом портрете с жидкой – совсем дьяконской – бородкой, которую отпустил, сидя в Петропавловской крепости. С этой же бородкой он изображен на рисунке Репина читающим на его даче в «Пенатах» пьесу «Дети солнца». Чтение это происходило летом 1905 года. И это приводит к мысли, что серовский набросок также сделан летом 1905 года в Финляндии.

Но на окончательном варианте, написанном осенью, имеется уже не просто сходство, а те черты характера, которые Серов узнал при близком знакомстве с Горьким: суровость, мужественность, бескомпромиссность, все то, что было близко Серову и что он мог наблюдать у Горького в 1905 году.

И Горькому в конце концов портрет понравился, и очень[70]. Но, увы, нужно было уезжать, дела более важные, чем портрет, гнали его из Москвы, и портрет остался незаконченным.

Это тоже типичное для Серова окончание работы над портретом. Вспомним его письмо к жене из Архангельского в 1903 году: «Всегда кто-нибудь, либо модель (большей частью), либо я, должен уезжать, и таким образом произведения оканчиваются».

А тут и Горькому нужно было уезжать, и Серов заболел. Горький справлялся о нем у Шаляпина, хотел сам навестить его. Как и многим другим, чьи портреты писал Серов, этот молчаливый человек стал необходим Горькому не как художник уже, а просто как собеседник, который может понять все. Он уговаривал Серова ехать вместе в Петербург; в начале октября сообщал Пешковой: «Выезжаю отсюда или 12-го, или же после 17-го, ибо 17-го идут „Дети“[71]. Приеду, вероятно, вместе с Серебряковым, Шаляпиным и Пятницким. М. б. и Серов тоже».

На память о знакомстве и в знак уважения особого рода Серов подарил Горькому свою революционную работу – «Солдатушек». Горький очень дорожил этим подарком.

Когда была подарена картина и при каких обстоятельствах, сейчас установить невозможно, но в письмах Горького Бродскому с Капри в конце 1910 года не раз упоминается об этой картине, содержится просьба взять ее у Гржебина, бывшего редактора «Жупела», где она была в свое время воспроизведена. И в письме Серова к Матэ (от 31 декабря 1910 года) вопрос: «Взял ли Бродский картинку „9 января“ для Горького?» Из одного письма Горького мы узнаем, что он сам писал по этому поводу Гржебину, получил от него какое-то странное письмо, которое переслал Бродскому с припиской: «Будьте любезны – если Гржебин не передаст Вам картину через неделю – известите меня, я действительно намерен повести дело судебным порядком».