Валентин Серов

Первого мая 1907 г. Серов поехал вместе с Бакстом в Грецию. Друзья побывали в Афинах, Дельфах, Микенах и съездили на Крит. Серов был в упоении от новых впечатлений. «А хоть и жарковато, но хорошо здесь в Афинах, ей Богу, честное слово, хорошо», – писал он вскоре по приезде в Афины. «Акрополь – Кремль Афинский – нечто прямо невероятное. Никакие картины, никакие фотографии не в силах передать этого удивительного ощущения от света, легкого ветра, близости мрамора, за которыми видишь залив и зигзаги холмов. Удивительное соединение понимания высокой декоративности, граничащей с пафосом, и уютности. Я говорю о постройке античного города. Между прочим, новый город, новые дома не столь оскорбительны, как можно было бы ожидать. Нет, например, нового стиля – Московского и т. п. А некоторые, попроще в особенности, и совсем недурны. В музеях есть именно такие вещи, которые я давно хотел увидеть и теперь вижу – а это большое удовольствие. Храм Парфенон нечто такое, о чем можно и не говорить – это настоящее, действительно совершенство» [Из письма от 11 мая 1907 г. (Семейный архив О.Ф. Серовой)].

Очень поразило Серова море Архипелага, его ни с чем несравнимый яркий синий цвет, и он тут же признался, что затеял картину, в которой главную роль играет море. То было «Похищение Европы», сохранившееся в нескольких вариантах. Ни один из них не был доведен художником до конца, но наиболее законченным является тот, который находится в Третьяковской галерее. Многочисленные рисунки, акварельные и карандашные эскизы к нему разошлись по музеям и частным коллекциям. Наконец, сохранилась еще статуэтка, повторяющая ту же композицию.

Приступая к этой картине, Серов не повторил ошибки, допущенной им в «Русалке»: его море – не этюд с натуры, ритмично ныряющие дельфины – не «зоологический вид»; Европе приданы черты архаической статуи, а бык – не племенной премированный экземпляр. И все же эта картина-яркое свидетельство того раздвоения, которое присуще искусству Серова последней эпохи. В ней слишком очевиден компромисс, стремление соединить некий декоративный стиль с жизненными наблюдениями, притом стремление, исходившее больше от разума, чем от сердца художника. От того ни один из вариантов «Европы» не убедителен, ни в одно «Похищение» не веришь, и любуешься только отдельными деталями, отлично прочувствованной фигурой девушки, чудесной головой быка и хорошо прописанной рябью воды.

Несколько больше удалась другая картина, задуманная в водах Архипелага – «Навзикая». Из нескольких вариантов лучше других по краскам тот, который находится в Третьяковской галерее, а по композиции интереснее приобретенный для музея Александра III. Но и Навзикая грешит тем же, что мешает «Европе», – в ней не найден секрет, дающий легенде жизнь, заставляющий верить тому, чего не бывает. Обе эти картины-только попытки подойти по-своему к задаче, над которой работали сотни художников. Трудно сказать, в какую окончательную форму вылились бы эти поиски, если бы художник продолжил работать над ними дальше: того, что сделано, слишком мало для того, чтобы мы были в праве строить какие-либо предположения о конечной цели его нового пути. Он мог вскоре вовсе от него отказаться, убедившись в невозможности порвать с натурализмом, которым он, по его же меткому выражению, был «насквозь проржавлен»; он мог в корне изменить само направление своих декоративно – стилистических поисков, отказавшись окончательно либо от стороны натуралистической, либо от условно-декоративной, и избавиться таким образом от досадного компромисса, отличающего эти картины; он мог, наконец, вообще оставить мысль о мифологических сюжетах, как оставлял ее уже столько раз раньше. Несомненно, лишь то, что ни «Похищение Европы», ни «Навзикая», ни даже несравненно превосходящая их «Ида Рубинштейн» не могут быть причислены к высшим достижениям Серова.

К первым двум картинам он, видимо, сам изрядно охладел. Начав их вскоре по возвращении из Греции, он особенно долго возился с ними в 1909 г. и отчасти в 1910 г. Последний год он совсем их забросил, и Бог знает, вернулся ли бы к ним еще когда-либо, если бы остался жив. В то время он был увлечен уже другой декоративной задачей, с которой носился накануне смерти, – росписью столовой в доме В.В. Носова. Прекрасная строгая архитектура большого зала, только что отделанного И.В. Жолтовским, очень понравилась Серову и казалась ему соблазнительной для росписи, за которую он охотно взялся. Начались бесконечные поиски, и два альбома большого формата были вскоре заполнены несколькими десятками эскизов. Тему он взял снова из греческой мифологии, – сказание о Диане, превращающей Актеона в оленя. Кроме альбомных эскизов в его мастерской осталось 15 больших проектов росписи с чудесными деталями и остроумными задумками, но и здесь мы не в праве делать какие-либо выводы, так как художник ни на чем еще не остановился, и неизвестно какое направление приняли бы его дальнейшие декоративные искания.