Вадбольский – 2

А когда я одолел две ступеньки и поднялся на крыльцо, дверь поспешно отворил Иван, будто всю ночь не отходил от окна. На лице широчайшая улыбка, я насторожился, а он с поклоном подал конверт из белой дорогой бумаги, запечатано сургучом, правило этикета не заклеивать такие конверты придет позже, а ещё от конверта мощно пахнýло дорогими духами.

Ну, может не мощно, это моя сверхчувствительность на запахи, с ходу могу назвать восемь ингредиентов, из которых составлен, всё просто, грубо и примитивно.

Я торопливо взломал сургуч, там небольшой листок отбелённой бумаги, надпись сделана красивым каллиграфическим почерком.

'Дорогой баронет! Ваша настойка восхитительна!.. Я не очень верила, уж простите, но на второй же день утром встала без головной боли. Простите, что не сразу отписалась, просто боялась поверить, уж чего я раньше не перепробовала! Это безумно прекрасно, когда голова не раскалывается.

Дорогой баронет, двери моего салона для вас всегда открыты. Вы можете приходить и сами, сопровождающий вам не обязателен.

Ваша баронесса Одиллия

PS. Впрочем, салонные встречи скучны для вас, я это заметила. Могу принять вас завтра в девять вечера'.

Я задержал листок в руке, быстро прогоняя в уме варианты. Первая победа, я получил доступ в великосветский салон, пусть пока и хиленький. Вторая — подписалась именем, а не фамилией, что означает повышении степени знакомства. И ещё не знаю, как точнее трактовать насчёт открытых дверей. Салоны посещать можно только в определенные дни и часы. Ни один аристократ не допустит нарушения.

Потому слова насчёт всегда открытых для меня можно трактовать как слишком эмоциональные, графиня в великой радости могла чуть перегнуть, потому я, как благовоспитанный аристократ, не должен обращать внимания. С другой стороны, графиня произвела впечатление женщины, которая хорошо рассчитывает слова и жесты, лишнего не брякнет, не юная романтичная девушка, что либо беспричинно хихикает, либо вытирает слёзки кружевным платочком.

И вот то, что может принять меня в гостиной одного, говорит о том, что я её заинтересовал достаточно сильно. Насколько понимаю, в любой переписке основной смысл чаще всего прячется в постскриптуме.

Видимо, для вдов другие правила, они не обязаны принимать гостей под присмотром дуэньи.

— Прекрасно, — сказал я бодро, — Иван, воды натаскал? Приму душ и в школу!

Интеллигентный человек толпами не ходит, но высокородные не интеллигенты, в Академии куда ни плюнь, попадешь если не в графа или барона, то в высокородного дворянина старинных боярских кровей точно.

Толпами прут в аудитории, толпами в столовую, только в библиотеку единицы, да и то лишь инженеры или медики, для учащихся на факультете воинского мастерства это вообще зазорно, учиться нужно прежде всего простолюдинам, а они и так уже родовитые и знатные.

С Толбухиным и Равенсвудом встретился в аудитории за минуту до того, как вошел преподаватель механики. Кстати, если ему сдать экзамен за весь год, то можно получить освобождение от его лекций, надо обязательно попробовать.

— Где был? — спросил Толбухин жарким шепотом. — С кем познакомился?

— Да так, — ответил я, мелькнула мысль рассказать, что познакомился с трилобитами, килексами и множеством хордовых и полухордовых, но решил не смущать бесхитростного рыжего и конопатого, что так и не убил дедушку лопатою. — Я знакомился, но со мной нет…

Он шепнул с сочувствием:

— Ох… ну не переживай так, ладно?

Я сдвинул плечами.

— Какие переживания… Убил и закопал, а на могиле написал… Тихо, препод смотрит!

На середине лекции дверь аудитории приоткрылась, в щель вдвинулся Ротбарт.

— Прошу простить мое отсутствие, — сказал он красивым мужественным голосом, — Справку принес.

Каталабют с кафедры сказал величественно:

— Всё хорошо, курсант Ротбарт. У нас есть всё объяснения от вашего родителя, герцога Фердинанда Краснобородого, займите своё место.

Подлиза, мелькнуло у меня. Не просто «курсант», а обязательно упомянул его родителя, могущественного герцога Ротбарта, с которым предпочитают дружить даже могущественные монархи Европы.

Ротбарт пробирался между рядами к своему месту, а когда наши взгляды встретились, злобно оскалил зубы и, задрав голову, провел ногтем большого пальца по горлу.

Намек понял, ответил я взглядом, вызов принят.

За это время, как я понял, в Академии, пусть не во всей, слишком велика, но на нашем курсе усвоили, что наезжать на меня чревато, а вот сам я не задираюсь, хожу тихий, как мышь, даже голос не повышаю, конфликтов избегаю любых, пусть и самых мелких.

Такая репутация хороша, ко мне перестали приставать любители подраться, уже можно перевести дух.

С другой стороны, у такой репутации есть небольшой минус. Небольшой, но жирный. Недоброжелатели всегда знают, что в безопасности, пока не задевают публично, при народе. В смысле, не задевают ударом кулака, а вот обливать помоями могут сколько угодно и при любом скоплении народа.

Что я могу? В ответ облить помоями? Могу, но отвратно с такими на один уровень, это на сколько нужно опускаться, да не ступенек, а этажей!