Ваал. Неисповедимый путь

Однако в душе Билли все еще жила страсть к путешествиям. Вчера, вскапывая землю под грядки, он поднял голову, посмотрел в голубое небо и увидел ястреба, оседлавшего ветер, который нес его на восток, и ему захотелось увидеть землю сверху, глазами бесстрашной птицы. Он знал, что за поросшими лесом холмами, окружающими долину, стоят другие города, в которых живут другие люди, есть дороги, леса, моря и пустыни; за холмами находятся вещи прекрасные и пугающие одновременно. Они манили его, используя для этого ястребов, высокие, быстро летящие облака, а также далекую дорогу, видневшуюся с вершины холма.

Билли оторвал еще несколько дранок и скинул их вниз. Он слышал, как мать читает отцу Двадцать седьмой псалом; это был один из его самых любимых псалмов, и не проходило дня, чтобы он не изъявлял желания его послушать. Рамона закончила чтение, и Билли услышал, как отец спросил своим дрожащим голосом:

— Мона, а где Билли?

— Он залез на крышу, чтобы оторвать старые дранки.

— О да. Это нужно было сделать давно. Я сам хотел этим заняться. Как ты думаешь, ему надо помочь?

— Нет, я думаю, он управится сам. Хочешь еще чашечку чаю?

Послышался неразборчивый ответ. Билли отодрал еще две дранки и бросил их через плечо.

— Это все очень хорошо, Рамона. Думаю, ты сможешь почитать мне сегодня Двадцать седьмой псалом? Какое жаркое сегодня солнце, не правда ли? Кукурузному полю вскоре будет необходим полив...

Билли сконцентрировался на работе, пока сознание его отца скакало с одной дорожки на другую, словно игла по заезженной пластинке. Затем Джон замолчал, и Рамона снова начала читать Двадцать седьмой псалом.

Доктор в Файете сказал, что первый удар свинцовой трубы пробил Джону Крикмору череп, а второй вмял осколки в мозг. Две недели Джон лежал в коме в больнице, на благотворительной койке. То, что осталось от него, когда он пришел в себя, больше напоминало ребенка, чем взрослого мужчину; в его глазах застыло мучительное удивление, однако он не помнил ничего из того, что случилось. Он признал Рамону и Билли как своих жену и сына, но перестал что-либо требовать от них и целыми днями сидел в тенечке на террасе или у пруда, слушая лягушек. Он много спал и часто задавал странные вопросы — в голове у него все кипело, и никто не знал, какая мысль следующей всплывет на поверхность этого «супа».

Иногда Билли начинало глодать чувство вины, и он целый день бродил где-нибудь в лесу. Он считал, что отец был бы сейчас здоров, если бы он не пошел тогда на Майскую ночь. Но нет, он хотел доказать, что он такой же, как все остальные... И ошибся. Он не такой, не такой, как кто-либо. И теперь за это расплачивается его отец. Полиция так и не нашла того, кто подложил в костер фейерверк, а шериф Бромли не нашел того, кто ударил свинцовой трубой Джона Крикмора; все имели железное алиби. Действительно, лицо Ральфа Лейтона выглядело так, будто по нему прогулялся конь, однако его жена, сын и четыре приятеля утверждали, что в тот вечер, когда было совершено нападение, они все вместе сидели дома и играли в карты. Они поклялись на Библии, что Ральф упал со ступенек и разбил лицо.

Краем глаза Билли заметил какое-то движение и, повернувшись к шоссе, увидел поднимающиеся клубы пыли. Старенький черный «фольксваген»-фургон свернул на проселочную дорогу. Вероятно, колея была слишком глубокой для его подвески, потому что в следующий момент машина остановилась, и из кабины водителя вылез мужчина в соломенной шляпе.

— Мама! — крикнул Билли. — К нам кто-то приехал!

Рамона оторвалась от Библии и посмотрела на человека, медленно идущего по дороге.

— Дорогой, похоже, к нам гости.

— Гости, — повторил Джон. Одна половина его лица напряглась, а другая осталась вялой и неподвижной. Он мог говорить только одной половиной рта.

Рамона встала со стула. На черном боку фургона было что-то написано, но из-за расстояния она не смогла прочитать, что именно. Мужчина был низеньким и круглым; на полдороге он остановился, снял полосатый пиджак и перебросил его через плечо. Затем снова двинулся вперед, слегка наклонившись и, по-видимому, пыхтя и чертыхаясь.

Под развесистым дубом он остановился, чтобы перевести дыхание.

— Мэм, я глубоко надеюсь, что это владения Крикморов. Если же я ошибся, то мне придется просить вашего разрешения посидеть здесь, в тенечке, и немного передохнуть.

— Вы не ошиблись. Но кто вы такой?

— А! — Круглое, как у херувима, лицо мужчины озарилось радостной улыбкой. На его щеках виднелись цветные пятна, а над растрепанной козлиной бородкой росли короткие серые усы. — Я остановился в ближайшем населенном пункте, но когда начал задавать вопросы, местные жители стали со мной довольно грубы. А эти дороги, они так петляют и извиваются, да? Итак, вы Рамона Крикмор?

— Может, да, а может, нет. Я еще не услышала вашего имени.

Маленький человечек, напоминающий коротенькую толстую овечку, улыбнулся и достал бумажник. Его улыбка на секунду исчезла, когда он увидел появившегося из-за дома Билли, которому было любопытно взглянуть на посетителя.

— А вы, должно быть, Билли, — сказал мужчина.

— Да, сэр.