V1

– Ты всего лишь голос в моей голове! Перестань, уйди, исчезни!

– И куда мне податься?

– Куда угодно, лишь бы вон из моей головы! Ты – всего лишь глюк, галлюцинация, вызванная лекарством!

– Однако действие лекарства проходит, а я – все не исчезаю. И хочешь ты этого или нет, я теперь навсегда буду в твоей голове. Ведь это ты виноват!

– Но как, ведь Антон убил тех детей? Я всего лишь дал пистолет!

– Ты в любой момент мог отвадить трагедию. Пока он хранил его дома, пока он шел до пустыря, ты мог сообщить куда-нибудь, пистолет бы изъяли!

– Но что стало бы со мной?

– А тебе что, сейчас лучше, трус?! Ты совершил поступок, так ответь за него, будь мужчиной!

– За что отвечать? Я же не убил никого.

– А как же мать! Она таяла у тебя на глазах, у нее был рак. Ты видел, она не хотела тебе даже говорить об этом, но ты ведь умный парень, Егор, ты же догадывался!

– Я не хотел спрашивать, я отгонял от себя эти мысли, но ведь все так делают. Почему я убил ее?

– На продаже оружия ты зарабатывал деньги, много денег. Ты бы спас её, если бы тратил их не на себя, если бы хоть раз перестал быть эгоистом! Вспомни, когда ты в последний раз интересовался её здоровьем? Когда ты разговаривал с ней просто так? Без всякой на то причины, когда она не была для тебя нужна, скажи мне, а? Ты убил её молчанием, Егор! Ты – ничтожный сын и такой же ничтожный человек! Неудивительно, почему из семьи ушел отец…

– Не смей!

– Когда ты был маленьким…

– Перестань!

– Ты был всего лишь обузой!

– Это всего лишь сон, это всего лишь сон…

– И теперь ты остался совсем один…

– Пусть он замолчит!

– …Никогда и никому не нужный.

– ХВАТИТ!

Я слышу, как по белому кафелю молотками стучат, отзываются эхом, бегут ко мне санитары. Наверное, я слишком громко орал, или действие лекарства закончилось. В любом случае, ремни на кровати становятся все туже, и теперь моя свобода может ограничиваться лишь вращением глаз.

Капля стекает по тонкой, как флагшток, игле. Наверное, сменили препарат. Мое тело становится мягким, аморфным, словно губка, и я медленно отдаю себя в пучину воспоминаний.

Врут все те, кто пишут про дождь на похоронах. Был ясный день: солнце в зените и не единого облака на небе. Только пару-тройку облезлых берез без листьев, на которых гнездились вороны, и кучи мусора под ними – вот все что я видел вокруг. Обертки от конфет, пластиковые бутылки – полторашки, черные полиэтиленовые пакеты – вот оно, пристанище для усопших. Никогда не понимал кладбища.

Я смотрю вниз на то, как двухметровая яма постепенно засыпается землей. Все, чем я вижу – мир в черно-белом цвете: черно-белый костюм, черно-белые люди, черно-белые памятники с черно-белыми фотографиями. Вроде все уже закончилось, люди ушли, а я ещё час стою напротив новой жизни, мира «после». Не мне вам говорить, каково это. Прокусанная губа уже кровоточит, но мне на это наплевать. Потом, возможно, оклемаюсь. Но не сегодня. Но не сейчас.

В двадцати метрах от меня старый растрепанный грязный мужик с сальной безобразно рыжей бородой копался в мусоре возле тех самых берез, допивая остатки жидкости на дне выброшенной бутылки и закусывая тем, что нашел на блюдечках рядом с могильными фотографиями. Он вроде был не так близко от меня, но вонь доносилась жуткая. Она резала глаза, проникала через одежду, невольно заставляя обращать внимание на этого деграданта. Бомж бубнил себе под нос, даже не говорил, а хрипел о каких-то юрисконсультах, Свете из Ольгова, и напевал слова из песни, которую я раньше нигде не слышал, что-то вроде:

«Смейся, паяц, над своею несчастной судьбою…»

У него не было ни голоса, ни слуха, но он пел, просто потому что хотел петь. Потому что никак иначе он свои эмоции выразить не мог. У этого бомжа не было ничего, ни единой монеты за пазухой, а из богатства только перчатки и грязная дырявая бежевая куртка, но он был самым свободным человеком из всех, которых я знавал в своей жизни. Тем не менее, воняло жутко, и я, не выдержав, ушёл.

И вот спустя часа два я уже был у себя дома. Тихо. Ни единого звука, как в мавзолее. Моя квартира словно превратилась в склеп, оставила меня один на один с моими мыслями. Один, ни близких родственников, ни бабушек с дедушками, даже папы нет. Мама мне говорила, что он был героем. Что он защищал страну от бандитов. Что он погиб как доблестный воин еще давно, мне было от силы год, когда его отправили на Северный Кавказ. Папа был живее всех живых в воспоминаниях мамы, а все, что осталось мне, это пару-тройку фотокарточек, где он в милицейской форме с медалями. Только потом я узнал истину. Только потом я узнал, что он просто ушел от нас, оставив маму одну, с годовалым ребенком на произвол судьбы. Лучше бы он умер.

Cam_0004

– Егор Кириллович, сразу хочу попросить прощения за вчерашний инцидент. Мне очень жаль, что вчера так получилось. Ну, сами понимаете: я сорвался, вы сорвались, всякое бывает верно? Надеюсь, что мы останемся друзьями.

– Надейтесь.