В зоне риска. Интервью 2014-2020

– На 95 процентов. К тому же повествование идёт от лица мужчины, а не дамы. Более того, до самой последней редакции все герои у меня выступали под своими реальными фамилиями, в том числе и сам автор. Но на последнем этапе я, показав рукопись другим участникам тех событий, убедился в том, что мой взгляд субъективен и даже порой неточен, не говоря уже о художественных домыслах. Тогда я решил прибегнуть к приёму, виртуозно использованному, тоже, правда, не впервые, Валентином Катаевым в манифесте «мовизма», предтече отечественного постмодернизма книге «Алмазный мой венец». Впрочем, есть одно принципиальное отличие «Венец» – это беллетризированные мемуары. «Весёлая жизнь…» – это роман-воспоминание, точнее, ретророман, о чём я и пишу в предисловии.

– Насколько и в чём вымышленный герой совпадает с вами? А в чём он на вас не похож?

– Жора Полуяков – это тридцатилетний Юра Поляков, увиденный глазами шестидесятилетнего Юрия Полякова, поседевшего и, смею думать, поумневшего. А поскольку я всегда относился к себе достаточно критично, то и мой герой далёк от идеала. Во всяком случае, ничего такого в его поведении, что может вызвать сегодня моральное осуждение, я от читателя не утаиваю. А отличается он от меня прежде всего тем, что я живой пока ещё человек, а он с самого начала художественный образ, и, надеюсь, проживёт подольше, чем я.

– В основе книги лежит реальная история, связанная с исключением Владимира Солоухина из Союза писателей и партии. Почему эта история показалась вам так важна сегодня, что вы отдали три года для работы над ней? Кстати, а почему и зачем Солоухин у вас стал Ковригиным? Тут же невозможно избежать сравнений с Довлатовым, у которого в «Филиале» Ковригиным «зашифрован» Коржавин.

– Во-первых, из Союза писателей Солоухина исключать не собирались, только из партии. Во-вторых, сегодня идёт процесс откровенного переписывания истории советской литературы, когда творчеством, а также политическими акциями дюжины диссидентов и маргиналов, в основном западников, пытаются исчерпать всю сложность и многообразие отечественной словесности той поры. Что же касается русского духовного сопротивления, лидером которого был Солоухин, то это направление откровенно замалчивают. Недавно у какого-то литературоведа прочитал про «полузабытого Солоухина». Если он и полузабыт, то ангажированным литературоведением, а не читателями. В-третьих, мне хотелось рассказать правду о той оболганной эпохе позднего социализма. Что касается фамилии «Ковригин», то она довольно распространённая и частенько использовалась разными писателями задолго до Довлатова, вообще «редкими» фамилиями не утруждавшегося. Однако, думаю, ник «Ковригин» деревенщику Владимиру Солоухину больше подходит, нежели очевидному недеревенщику Науму Коржавину, чьи избы «горят и горят». К слову, явно симпатичные вам «определённые культурные круги» демонстративно не заметили недавнее столетие замечательного русского поэта Николая Тряпкина, между прочим, родоначальника отечественного рэпа. Зато столетие Александра Галича отметили с эпическим размахом. Тенденция, однако…

– Вы подробно и обстоятельно описываете черты и детали быта той эпохи, которая уже давно прошла. Как вы думаете, нужно ли это сегодняшнему читателю? И если да, то зачем?

– Интересное дело! Когда Яхина простодушно и неумело описывает муки татарского народа под пятой русского империализма в начале 20-го века, ей никто таких вопросов не задаёт: кому это интересно? Когда Водолазкин сочиняет мутное и мрачное фэнтэзи на тему сталинских репрессий, никому в голову не приходит спросить: зачем? Когда Варламов обращается в новом романе к тем же советским годам, что и я, критика восклицает: очень своевременная книга! Но стоит мне, грешному, обратиться к сегодняшнему дню, я сразу получаю в лоб обвинения в «конъюнктуре». А если я ухожу в прошлое, тут же готов новый вопрос: «Разве это интересно современным читателям?» Русский писатель сегодня чем-то похож на негра времён сегрегации, пытающегося прокатиться в автобусе для белых. Одно утешает: «Весёлая жизнь…» пять месяцев держится в лидерах продаж, а на презентациях книги в магазинах не хватает мест для всех желающих. Значит, читателям она интересна, а это – главное. Писатель, к вашему сведению, не тот, кто пишет, а тот, кого читают.