В заповедной глуши

Они разделись, раскладывая мокрое барахло на уже начавшем прогреваться песке. Немного поплавали (вода была тёплой, немного отдававшей затхлостью), но без азарта, потому что и правда очень хотелось отдохнуть. Валька, впрочем, заставил себя тщательно, с мылом, промыть волосы. Витька, развалившись на песке, наблюдал за этим с иронией, потом спросил лениво:

— Ну что ты с ними возишься? Постриг бы, и дело с концом.

— Они мне идут, — Валька помотал головой в воде, стоя на четвереньках. — Фррррбббб… А с повязкой вообще будет классно.

Он перебрался на песок и лёг на живот. Сонно сказал:

— Надо не очень долго. А то накроют нас тут всё-таки…

— Не, мы чуть-чуть, — Витька тоже улёгся лицом вниз. — Блин, хорошо-о-о…Тепло и сухо. Чего ещё надо?

— Какао с булочкой, — отозвался Валька. — И… — он не договорил.

— Что "и"? — лениво поинтересовался Витька.

— Ничего, — отрезал Валька.

Он хотел сказать: "И чтобы я был дома."

Витька то ли догадался, то ли просто не хотел дальше разговаривать — но дальше молчал, похоже, вообще уснул. А вот Валька лежал и думал, разглядывая песчинки, налипшие на руку.

Ну вот ладно. Предположим, что у него всё было бы нормально. А где-то в мире, в одном с ним мире, буквально рядом, скитался бы Витька. И где-то есть страшная охотничья база, ведь есть она, и приезжают на неё прячущие свои лица существа, чтобы охотиться на детей…А он бы жил себе и жил. Ходил в школу, рисовал картины, слышал музыку, смеялся, спал, ел, книжки читал…Какое-то дикое несоответствие. Отец это понимал, потому и стал делать то, что делал. И его посадили. Посадили не того подонка, который пытался сделать из Витьки девочку. Это вообще никому не было интересно. Посадили его, Вальки, отца. И того мальчишку, который сжёг машину с убийцами. Его тоже посадили… Сколько ему дали — восемнадцать лет? Это непостижимо, лучше бы смертная казнь — восемнадцать лет на четыре года больше, чем Валька прожил на свете. И все эти годы — в тюрьме?! А сколько дадут отцу и маме? Вдруг им дадут пожизненное? В разных тюрьмах, конечно, в разных… Он представил себе рослого, сильного, уверенного в себе отца, красивую, весёлую, лёгкую какую-то маму, то, как они любят друг друга. Как они любят его, Вальку… И что же: этого больше никогда не будет?! И они даже друг с другом не увидятся — никогда?!

Валька заглянул в это слово, и его ударила дрожь. Оттуда, как из пустого колодца, веяло равнодушным холодом и тьмой.

Если бы можно было прийти… ну, куда-то прийти и сказать: "Вот он я, посадите меня. Пусть навсегда. А маму и отца отпустите." Если бы… Валька пришёл бы.