— Мейтленд, — представился Алан и передал клерку подготовленные им бумаги. — Я приготовил эти документы для регистрации, и я попросил бы вас проводить меня в кабинет судьи.
Клерк терпеливо пояснил:
— Прием в кабинете судьи начинается в десять тридцать утра, и список посетителей на сегодняшний день уже закрыт, мистер Мейтленд.
— Извините, но тут, — он указал на только что врученные документы, — речь идет о свободе человека. Я полагаю, что имею право немедленно отнести их судье.
По крайней мере в этом он был уверен. При рассмотрении дел, связанных со свободой человека и противозаконным задержанием, закон не терпит никаких отлагательств, и при необходимости судью могут поднять среди ночи с постели.
Клерк вынул из футляра очки со стеклами без оправы, надел их и, склонившись, стал читать. Держался он так, будто ничто ему не интересно и ничто его не удивляет. Через минуту он поднял голову.
— Прошу прощения, мистер Мейтленд. Вы, конечно, совершенно правы. — И он придвинул к себе папку в матерчатой обложке. — Не каждый день мы получаем заявления о нарушении Habeas corpus.
Сделав соответствующую запись в журнале, клерк снял с крючка черную мантию и набросил на плечи.
— Следуйте, пожалуйста, за мной.
Он вывел Алана из реестра, провел по выложенному кафелем коридору и через двойные качающиеся двери провел в вестибюль, откуда широкая каменная лестница вела на верхний этаж. В здании было тихо — лишь слышалось эхо их шагов. В этот час дня большинство судов уже было распущено и огни в здании были частично потушены.
Пока они поднимались по лестнице, чинно переступая со ступеньки на ступеньку, Аланом овладело непривычное волнение. Он подавил в себе детское желание повернуться и сбежать. Ранее, перебирая аргументы, которые он собирался представить, он счел их достаточно убедительными, хотя законные обоснования в некоторых случаях и были сомнительными. А сейчас все построение дела вдруг показалось ему неразумным и наивным. Неужели он собирается предстать дураком в высочайшем присутствии судьи Верховного суда? И если это произойдет, то каковы будут последствия? С судьями не шутят и не просят у них без достаточных оснований специального слушания.
В известной мере он жалел, что не выбрал другое время, когда в суде идет работа, что обычно происходит утром или в первой половине дня. Вид людей вокруг мог придать ему уверенности. Но он намеренно выбрал такое время, чтобы не привлекать внимания и избежать большой гласности, которая в данный момент могла бы принести вред. Он надеялся, что большинство газетных репортеров, прикомандированных к судам, уже разошлись по домам, и постарался не дать другим газетчикам, звонившим ему в течение дня, ни намека на то, что он затеял.
— Сегодня в кабинете судья Уиллис, — сказал клерк. — Вы знаете его, мистер Мейтленд?
— Я слышал эту фамилию, — произнес Алан, — только и всего.
Он понял, что судьи, принимающие в кабинете, все время меняются — каждый судья Верховного суда, в свою очередь, становится доступен для посетителей вне определенных часов, когда он заседает в суде. Поэтому ты попадаешь к тому или иному судье по воле случая.
Клерк хотел что-то сказать, но передумал..
Алан напомнил ему:
— Вы хотели что-то сказать мне?
— Нет, сэр, просто посоветовать… если это не слишком бесцеремонно.
— Продолжайте, пожалуйста, — попросил его Алан.
Они поднялись по лестнице и свернули в темный коридор.
— Видите ли, мистер Мейтленд, — клерк понизил голос, — его светлость — хороший джентльмен. Но он строго относится к процедуре и особенно не любит, когда его перебивают. Выступайте как хотите долго — он даст вам столько времени, сколько нужно. Но если уж он начал говорить, не надо его прерывать — даже вопросами, — пока он не закончит. Он может быть очень раздражен, если такое произойдет.
— Спасибо, — с благодарностью сказал Алан, — я это запомню.
Остановившись у тяжелой двери, на которой значилось всего одно слово, «ПРИВАТНО», клерк, наклонив вперед голову, чтобы лучше слышать, дважды постучал. Из-за двери послышался слабый голос: «Входите!» Клерк открыл дверь и ввел Алана.
Алан увидел большую, выложенную панелями комнату с ковром на полу и камином из изразцов. Перед камином находился электрический обогреватель с двумя включенными элементами. Посреди комнаты стоял стол красного дерева, заваленный папками и книгами, — книги и бумаги лежали также и на столе за ним. Коричневые бархатные занавески на окнах в свинцовом переплете раздвинуты и видны сумерки, спускавшиеся над огнями большого города, и замелькавшие в гавани огни. В комнате горела одна-единственная настольная лампа, дававшая озерцо света. Вне света лампы высокая стройная фигура надевала пальто и шляпу, когда клерк вошел с Аланом.
— Милорд, — сказал клерк, — у мистера Мейтленда заявление по поводу применения Habeas corpus.
— Вот как. — Два слова, которые он пробурчал, были его единственным ответом.
Клерк и Алан стояли и ждали, пока судья Стэнли Уиллис снимал пальто и шляпу, осторожно вешал их на крючки вешалки. Затем, войдя в круг света у своего стола, он сел и резко повелел: