— Всё, — не спеша заговорил Брайан Ричардсон, — и я действительно имею в виду всё — зависит от одного: доверия. Необходимо абсолютное доверие и вера в одного человека — в вас. И доверие должно существовать по всей стране и на всех уровнях. Иначе мы проиграем. — Он помолчал, задумался, затем продолжил: — Акт о союзе… кстати, я думаю, нам надо найти другое название… но союз того типа, какой вы предлагаете, не является оскорбительным. В конце-то концов мы шли к нему уже с полвека, а то и больше, и в известной мере мы были бы безумцами, если бы от него отказались. Но оппозиция уж постарается сделать так, чтобы этот союз выглядел оскорбительно, и, я полагаю, едва ли можно их за это винить. Впервые за многие годы у них есть реальная живая проблема, в которую можно вонзить зубы, и Дейц с компанией уж постараются все из этого выжать. Они будут бросаться такими словами, как «предательство» и «продажа», и обзовут нас иудами.
— Меня называли разными именами и раньше, а я, как видите, все еще тут, верно?
— Весь фокус в том, чтобы удержаться. — На лице Ричардсона не было улыбки. — Надо только создать для публики такой образ, чтобы люди абсолютно верили вам и не сомневались, что любая ваша рекомендация — к их благу.
— А мы так далеки сейчас от этого?
— Самодовольство не поможет никому из нас, — отрезал Ричардсон, и премьер-министр вспыхнул, но не произнес ни слова. А лидер партии продолжал: — Наши последние опросы показывают, что правительство — и вы — по популярности съехало на четыре процента по сравнению с аналогичным же периодом прошлого года и что вы лично слабее всего на западе страны. К счастью, разница не такая большая, но она говорит о тенденции. Однако все можно изменить, если над этим работать усердно… и быстро.
— Что вы предлагаете?
— У меня будет длинный список послезавтра. Главным образом это будет означать, что надо вылезать отсюда, — Ричардсон обвел рукой кабинет, — и ездить по стране: выступления, статьи в прессе, телевидение, где удастся получить время. И начинать надо, как только вы вернетесь из Вашингтона.
— Вы не забываете, что парламент вновь соберется меньше чем через две недели?
— Нет, не забываю. В иные дни вам придется быть в двух местах сразу. — Ричардсон позволил себе улыбнуться. — Надеюсь, вы не утратили эту старую привычку спать в самолетах.
— Вы, значит, думаете, что часть этого турне должна состояться до объявления в палате общин.
— Да. Мы можем это устроить, если быстро сработаем. И мне хотелось бы по возможности дать понять стране, чего ей следует ждать, и вот тут-то и важны будут ваши выступления. Я считаю, для составления их нам надо нанять новых людей — настоящих звезд, которые могут написать такое, чтобы вы звучали как Черчилль, Рузвельт и Билли Грэм, вместе взятые.
— Хорошо. Это все?
— На данный момент — все, — сказал Ричардсон. — О, еще одно, — боюсь, ко всему остальному одна досадная история. Закавыка с иммигрантом в Ванкувере.
Хоуден раздраженно произнес:
— Опять!
— На корабле есть безбилетник — у него нет родины, и он хочет у нас остаться. Похоже, что пресса взялась за это дело, и его надо быстро утрясти. — Он изложил подробности, почерпнутые из дневных газет.
Хоуден какое-то время был склонен проигнорировать это. В конце-то концов есть предел тому, чем премьер-министр может заниматься лично, а когда еще столько всего… Тут он вспомнил о своем намерении разобраться с Харви Уоррендером… о своем осознании, что небольшие проблемы могут иногда играть важную роль. И тем не менее он медлил.
— Я говорил вчера вечером с Харви Уоррендером.
— Да, — сухо произнес Ричардсон, — я слышал об этом.
— Я хочу быть справедливым. — Хоуден все еще не был уверен, какое надо принять решение. — Кое-что из того, что говорил вчера Харви, не лишено смысла — например о том, чтобы перестать пускать людей в нашу страну. В частности, он говорил о деле, о котором упоминали и вы, — про женщину, которую мы депортировали. Насколько я понимаю, она держала публичный дом в Гонконге и была инфицирована.
— Но газеты не напечатают такого, даже если мы дадим им материал, — раздраженно произнес Ричардсон. — Люди видят лишь то, что мать и ребенок выброшены из страны ужасным правительством. Оппозиция сыграла на этом в палате общин, верно? Нужны были галоши, чтобы пройти по пролитым слезам.
Премьер-министр улыбнулся.
— Поэтому нам следует быстро утрясти эту историю в Ванкувере.
— Но конечно, не станете же вы принимать в качестве иммигрантов нежелательных людей вроде, например, этой женщины.
— А почему нет? — возразил Ричардсон. — Если это даст возможность избежать плохой прессы? Все может быть сделано — тихо и спокойно, в приказном порядке. В конце концов, в прошлом году мы дали разрешение на въезд тысяче двумстам человек, главным образом чтобы ублажить наших членов парламента. Можете не сомневаться, среди них были придурки, так какая разница, если мы впустим еще нескольких?