В высших сферах

Придвинув стул к пишущей машинке, Дэн кивнул. Этого достаточно. Он предпочел бы получить больше, но, если ужаться, в тысяче слов можно многое выразить.

И он начал печатать.

Глава четвертая Оттава, канун Рождества

1

В 6.15 утра в канун Рождества Милли Фридман разбудил телефонный звонок в ее квартире в шикарном Тиффани-билдинг на Оттава-драйвуэй. Накинув на шелковую пижаму выцветший желтый махровый халат, она стала искать ногами старые разношенные мокасины, которые сбросила накануне вечером. Так их и не найдя, личный секретарь премьер-министра прошлепала босиком в соседнюю комнату и включила свет.

Даже в такую рань и несмотря на то что глаза у нее были сонные, освещенная комната показалась ей, как всегда, приятной и уютной. Милли знала, что ее жилищу далеко до шикарных квартир одиноких женщин, чьи фотографии часто встречаются в дорогих журналах, но она любила приходить каждый вечер к себе домой, обычно усталая, и садиться на пуховые подушки большого мягкого кресла, которое доставило столько хлопот перевозчикам, когда она переправляла его из родительского дома в Торонто.

Старое кресло с тех пор было заново обито зеленой тканью (зеленый — любимый цвет Милли), и теперь по обе его стороны стояли два других кресла, купленных на аукционе в предместье Оттавы, — немного потертых, но удивительно удобных. Она все думала о том, что скоро надо будет накрыть их ситцевыми чехлами осенних тонов. Такие чехлы будут хорошо сочетаться со стенами и деревом, окрашенным в теплый тон грибов. Она сама как-то занималась покраской, пригласив пару друзей на импровизированный ужин, а затем уговорив их помочь ей закончить дело.

В дальнем конце гостиной стояла старая качалка, к которой Милли была до нелепого привязана с детства. А рядом с качалкой, на обтянутом кожей кофейном столике, за который она заплатила неприлично высокую цену, находился телефон.

Опустившись на качалку, Милли сняла с него трубку. Звонил Джеймс Хоуден.

— С добрым утром, Милли, — послышался бодрый голос премьер-министра. — Я хотел бы созвать Комитет по обороне в одиннадцать часов. — Он ни слова не сказал по поводу того, что звонит так рано, да Милли и не ожидала этого. Она давно привыкла к тому, что ее начальник рано встает.

— В одиннадцать сегодня утром? — Свободной рукой Милли запахнула халат. В квартире было холодно, так как она оставила вчера вечером приоткрытым окно.

— Совершенно верно, — сказал Хоуден.

— Люди будут жаловаться, — заметила Милли. — Ведь сегодня канун Рождества.

— Я не забыл. Но дело слишком важное, чтобы его откладывать.

Положив трубку, она взглянула на маленькие кожаные часики для путешествия, которые стояли рядом с телефоном, и, как ее ни тянуло лечь в постель, удержалась от соблазна. Она закрыла окно и, пройдя в крошечную кухоньку, заварила кофе.

Затем, вернувшись в гостиную, включила портативное радио. Кофе забулькал, когда в 6.30 в «Новостях» по радио передали официальное сообщение премьер-министра о предстоящих переговорах в Вашингтоне.

А через полчаса, все еще в пижаме, но на этот раз в старых мокасинах, Милли начала обзванивать пятерых членов комитета.

Первым был министр по внешним сношениям. Артур Лексингтон весело заметил:

— Конечно, буду, Милли. Я весь вечер заседал — какая разница, одним заседанием больше или меньше? Кстати, вы слышали сообщение?

— Да, — сказала Милли, — оно только что прозвучало по радио.

— Предстоит приятная поездка в Вашингтон?

— Все, что я вижу в этих поездках, — сказала Милли, — это клавиши моей печатной машинки.

— Надо вам как-нибудь поехать со мной, — сказал Лексингтон. — Мне вообще не нужна пишущая машинка. Все свои речи я пишу на обороте сигаретных пачек.

— Звучат они куда лучше многих, которые написаны как положено, — сказала Милли.

— Это потому, что я никогда не волнуюсь. — И министр по внешним сношениям хмыкнул. — Начать с того, что я убежден: как бы я ни выразил свои мысли, ситуация хуже не станет.

Милли рассмеялась.

— А теперь мне надо идти, — сказал Лексингтон, — в нашем доме сегодня великое событие — я завтракаю с детьми. Они хотят посмотреть, насколько я изменился с тех пор, как они меня в последний раз видели дома.

Милли улыбнулась, представив себе, что это будет за завтрак сегодня утром в доме Лексингтона. Скорее всего близкий к бедламу. Сьюзен Лексингтон, которая была секретарем своего мужа много лет назад, славилась своим неумением хозяйничать, но семья, когда министр был дома в Оттаве, казалась очень сплоченной. Подумав о Сьюзен Лексингтон, Милли вспомнила кое-что, сказанное ей однажды: разные секретарши живут по-разному — одни спят с начальником и выходят за него замуж, а другие стареют и изводят себя. «До сих пор, — подумала она, — у меня все иначе. Я не постарела, но и не вышла замуж».

Она могла бы, конечно, выйти замуж, если бы ее жизнь была менее связана с судьбой Джеймса Хоудена…