В высших сферах

…В том месте нависала обесцвеченная, исхлестанная непогодой скала. Под ее навесом сидел неподвижно двадцатилетний юноша — во многих отношениях еще ребенок. Перед ним расстилались иссохшие, испещренные каменными глыбами равнины Сомали, такие холодные в лунном свете и такие голые в солнечный день. И по этим равнинам, извиваясь желтой змеей, пролегала пыльная дорога в Джибути, последняя тоненькая нить, связывавшая Анри Дюваля с его прошлым между детством и возмужанием, между его телом, документированным лишь его физическим присутствием, и залитым солнцем прибрежным городом, чьи пропитанные рыбным запахом проулки и покрытые солью верфи он считал местом своего рождения и своим единственным домом.

Внезапно расстилавшаяся перед ним пустыня показалась хорошо знакомой и привлекательной. И подобно существу, которого первородный инстинкт влечет к месту рождения и материнской любви, Дюваля потянуло вернуться в Джибути, но теперь это было для него недостижимо, как и многое другое, остававшееся недостижимым навсегда.

Почувствовав наконец жажду и голод, он поднялся. Повернулся спиной к запретной стране и пошел, поскольку надо же было куда-то двигаться, на север, в направлении Эритреи и Красного моря…

Поездку в Эритрею он отчетливо помнил. Помнил он и то, что тогда начал систематически воровать. Раньше он воровал еду, но лишь когда был доведен до отчаяния, когда не удавалось ни выпросить, ни заработать. Теперь он перестал искать работу и жил только воровством. Он крал пищу, как только представлялась возможность, а также вещи и мелочи, какие можно было продать за небольшую сумму. Те крохи, что ему удавалось набрать, тут же и исчезали, но в мозгу его всегда присутствовала одна мысль: хорошо бы набрать столько денег, чтобы можно было купить билет на пароход и поехать в такое место, где его примут и он сможет начать жизнь сначала.

Со временем он попал в Массауа, коралловый порт и ворота из Эфиопии в Красное море.

В Массауа его чуть не забрали за воровство. Стоя в толпе у рыбного лотка, он схватил рыбину, но востроглазый торговец заметил и погнался за ним. Несколько человек из толпы, включая полисмена, присоединились к нему, и через несколько секунд за Андре Дювалем гналась, судя по гулу в ушах, целая разгневанная толпа. Он отчаянно, лихорадочно бежал вокруг зданий, где торговали кораллами Массауа, а потом по паутине улочек туземного квартала. Наконец ему удалось добраться до доков, где он и спрятался среди кучи тюков, ждавших погрузки на суда, и в щелочку наблюдал, как искали его взбешенные преследователи, а потом плюнули и ушли.

Но случившееся так повлияло на него, что он решил уехать из Эфиопии любым путем, каким сможет. Перед тем местом, где он прятался, стоял грузовой корабль, и когда наступила ночь, он залез на борт и спрятался в темном шкафу, который попался на его пути на нижней палубе. Наутро корабль вышел в морс. Двумя часами позже Андре Дюваль был обнаружен и приведен к капитану.

Корабль оказался старым итальянским судном на угольном горючем, который неофициально курсировал между Аденским заливом и восточной частью Средиземного моря.

Томный итальянец-капитан, скучая, выскребал грязь из-под ногтей, а Анри Дюваль, трясясь от страха, стоял перед ним.

Так прошло несколько минут, затем капитан резко задал какой-то вопрос по-итальянски. Ответа не последовало. Он попытался спросить по-английски, затем по-французски, но результат был тот же. А Дюваль давно забыл то немногое, что знал по-французски от матери, и его речь представляла сейчас смесь арабского, сомалийского и амарикского языков, с отдельными словами и буквами из семидесяти языков и вдвое большего числа диалектов, существующих в Эфиопии.

Обнаружив, что поговорить не удается, капитан безразлично пожал плечами. Безбилетники не были новостью на его корабле, и капитан, нс обремененный соображениями морали при соблюдении морского закона, велел поставить Дюваля на работу. Он намеревался высадить безбилетника в очередном порту.

Однако капитан не предвидел того, что Анри Дювалю, человеку без родины, будут решительно отказывать в разрешении иммиграционные чиновники в каждом порту, включая Массауа, куда корабль вернулся через несколько месяцев.

По мере того как возрастал срок пребывания Дюваля на борту, возрастало и возмущение капитана, и по прошествии десяти месяцев он вызвал боцмана. Они решили, что боцман через переводчика объяснит Дювалю: жизнь безбилетника неизбежно станет невыносимой и рано или поздно он будет рад удрать с судна. И действительно, приблизительно после двух месяцев тяжелой работы, избиений и полуголодного существования Дюваль именно так и поступил.

Дюваль отчетливо помнил ту ночь, когда он тихо соскользнул по трапу итальянского судна. Это было в Бейруте, в Ливане, крошечном буферном государстве между Сирией и Израилем, где, по преданию, святой Георгий в свое время убил дракона.