В высших сферах

— Наиболее печальным примером огорчительной деятельности этого правительства, — начал Бонар Дейц, — является его политика в отношении иммиграции и повседневное руководство делами иммигрантов. Я хочу сказать, господин спикер, что правительство и его департамент по делам гражданства и иммиграции твердо стоят на позициях девятнадцатого века, когда им не надо было считаться с тем, что мир изменился, или просто с соображениями гуманности.

Недурное начало, подумал Хоуден, хотя если Бонар Дейц и взял что-то с потолка, великого момента у него не получилось. Большинство этих слов в той или иной форме уже было использовано сменявшими друг друга представителями оппозиции в палате общин.

Эта мысль побудила его послать записку Харви Уоррендеру. «Приведите примеры, когда оппозиция, будучи у власти, проводила те же процедуры, что мы сейчас. Если у вас нет фактов, велите вашему департаменту срочно их сюда доставить».

Хоуден сложил записку, подозвал рассыльного и показал на министра по иммиграции.

Минуту спустя Харви Уоррендер повернул голову в сторону премьер-министра, кивнул и дотронулся до одной из лежавших перед ним папок. «Ага, — подумал Хоуден, — все так, как и должно быть. Хороший помощник должен тщательно информировать своего министра о подобных делах».

А Бонар Дейц продолжал:

— …эта формулировка «нет уверенности…» является примером трагической ситуации, когда были безосновательно проигнорированы соображения гуманности, а также и права человека.

Дейц умолк, и в секторе оппозиции застучали по пюпитрам. А в секторе, отведенном для правительства, с задней скамьи раздалось:

— Хоть бы мы могли проигнорировать вас.

На секунду лидер оппозиции задумался.

Грубости и резкости в палате общин не слишком нравились Бонару Дейцу. С тех пор как его впервые избрали членом парламента много лет назад, палата общин всегда казалась Дейцу похожей на спортивную арену, где состязающиеся команды при малейшей возможности стараются набрать больше очков, чем противник. Правила поведения были, казалось, простыми, как у детей: если что-то нравится твоей партии, значит, это хорошо; если же это нравится другой, а не твоей партии, это автоматически плохо. Решение редко бывало где-то посредине. Точно так же сомневаться в позиции твоей партии по любому вопросу и полагать — хотя бы однажды, — что твои оппоненты, возможно, правы и оказались мудрее, считалось недружелюбным и нелояльным.

Дейц, ученый и интеллектуал, был потрясен, обнаружив, что для проявления действенной лояльности партии следует бить по пюпитру, поддерживая тем самым других членов партии, и выкрикивать через всю палату издевки и контриздевки, как мальчишки-школьники, порой с меньшей эрудицией, чем у школьных мальчишек. Со временем — задолго до того, какой стал лидером оппозиции, — Бонар Дейц научился и тому и другому, хотя редко при этом у него не сжималось все внутри.

Кто-то выкрикнул:

— Хоть бы мы могли игнорировать вас!

Инстинкт подсказывал Дейцу не замечать того, что его так грубо и глупо перебили. Но он понимал, что сторонники ожидают от него ответного удара. Поэтому он резко парировал:

— Желание уважаемого члена парламента понятно, поскольку правительство, которое он поддерживает, игнорировало столь многое столь долго. — И он погрозил пальцем противоположному сектору палаты. — Но придет время, когда уже нельзя будет игнорировать совесть нашей страны.

«Не очень хорошо получилось», — решил Бонар Дейц. Он подозревал, что премьер-министр, умевший отлично парировать, ответил бы, наверное, лучше. Но его попытка контратаковать по крайней мере вызвала стук по пюпитрам со стороны сидевших позади членов его партии.

В ответ с противоположной стороны зала полетели теперь издевки и крики: «О-о!» и «Вы что — наша совесть?»

— К порядку! К порядку! — призвал спикер, вставая и надевая треуголку.

— Я взывал к совести нашей страны, — заявил Бонар Дейц. — Позвольте сказать вам, что подсказывает эта совесть мне. Она подсказывает, что мы — одна из богатейших и наименее населенных стран мира. И однако же, правительство через своего министра по иммиграции информирует нас, что в нашей стране не находится места для этого единственного несчастного человеческого существа…

В одном из уголков сознания у лидера оппозиции таилась мысль: он неосторожен в своих словах. Опасно излагать вслух подобного рода чувства, ведь любая партия, придя к власти, быстро обнаруживает: политические деятели оказывают настолько большое давление с целью ограничить иммиграцию, что его нельзя игнорировать. Дейц понимал, что настанет день, когда он пожалеет о сказанных сейчас пылких словах.

Но в данный момент — а это был как раз такой момент — компромиссы, на какие шли политические деятели, бесконечно изворотливые речи надоели ему и вызывали отвращение. Раз в жизни он сегодня выскажется напрямик, и плевать на последствия!

Он заметил, что на галерее прессы головы обращены вниз.

И Бонар Дейц продолжал, обращаясь к палате, ратовать за Дюваля, ничтожного человечка, с которым он никогда не встречался.