В ту осень яблони зацвели во второй раз

— Привет, дятел! — подняла приветственно руку. — Долбишь? — она, как обычно с утра, была в египетском бикини. «Пусть поглазеет в открытую», — разрешила мысленно. «Не рядиться же в такую жарь в платье». Да и самой приятно. Если б это был мужик, то, может, и оделась бы, а так, что недоросля стесняться. — Смотри, да не заглядывайся, а то долбанёшь по пальцам, да и сверзишься. Хорони тогда тебя такого огромного, мороки не оберёшься. — Она засмеялась, как будто радуясь возможным похоронам. — Ладно, не буду мешать. Ты надолго засел?

Работник почесал грязным пальцем за ухом.

— Наверное, на целый день, дотемна.

— Ну и молоток! — почему-то с разочарованием похвалила соседка. — Надоест стучать, приходи на пельмени.

Мастер смущённо хмыкнул носом и посмотрел на неё по-мальчишески жалобно.

— Не могу.

Маша даже удивилась.

— Что так? — спросила сердито. «Надо же, приглашают на дармовщинку», — подумала, злясь, — «от себя отрывают, а он ещё кобенится, паразитик».

— Старуха не велит, — сокрушённо сообщил паразитик и даже в сердцах стукнул с размаху понапрасну молотком по железу.

— Это почему же? — возмутилась соседка.

— А нечего, шипит зло, по соседям побираться, — парень опять брякнул по железу, — позорить её. Ещё подумают, мол, что голодом морю, не знаешь по малости опыта, что соседи — злейшие враги — так и норовят обхаять.

— Вот не думала, — ещё больше возмутилась Маша, — что она так про нас. Да плюнь ты на неё, — посоветовала в жалости, — пельмени-то поважнее её злобной воркотни. Пошамаешь в удовольствие и пережуёшь глупый запрет. Ты же уже не мальчик.

— Нет, не могу, — опять отказался, тяжко вздохнув, послушный внук. — Мать очень просила потерпеть и не ссориться с бабкой.

«Ну, и ходи голодным, маменькино чучело!» — разозлилась Маша. «И чего я к нему прицепилась? Что он мне, кто? Словно к маленькому сыночку тянусь с ложкой: скушай, маленький. Да провались ты пропадом вместе со своей ведьмой!»

— Как знаешь, — произнесла сухо. — Ты бы тогда сам себя подкармливал через ларёк, что ли, а то рухнешь ненароком с крыши, ослабев с овощей. Мать, что же, деньжат не отвалила на карманные расходы?

Вынужденный вегетарианец опять тяжко вздохнул.

— Всё бабка забрала. Ругается, что дочь-негодница ещё и не столько должна за то, что вырастила её и в знатные люди вывела. — Несчастный недокормленный внук привстал на корточки, собираясь вскарабкаться выше к коньку. — Извините, мне надо торопиться: чем скорее сделаю, тем быстрее смотаюсь.

— Ладно, валяй, молоти, — разрешила раздосадованная соседка и всё же ободряюще улыбнулась. — Не дрейфь, паря, что-нибудь придумаем, облапошим каргу, — и ушла в дом, с удовольствием оглядев мускулистую фигуру мастера.

И придумала. Когда пельмени сварились, а бабуля-кормилица, нисколько не удивившись, спокойно восприняла злобные тычки соседки, Маша, не скупясь, навалила большую миску горяченьких, щедро смазала домашним сливочным маслом, шмякнула с краешка майонез, осторожно взяла калорийный корм в обе руки и пошла на выход, ничего не объясняя всё понимающей бабуле.

— Накормлю мальца, а то жалко, — сказала смущённо. — Ты как?

— Корми. Только смотри, как бы не приручила. — Мудрая бабка посмотрела исподлобья, чуть улыбаясь, ехидным взглядом на чуть зардевшуюся прищученную внучку. — Мужики, они, знаешь, падки на прикормку, как бы не прилип. А ты кто ему: ни баба, ни мать, так, сбоку припёку. Ой, девка, не заиграйся, кончится всё слезами.

— Бабуля, ну что ты опять? — укоризненно посмотрела на неё заигравшаяся девка. — Жалко ведь: здоровый парень, а голодный. Сосед как-никак, — решительно толкнула дверь ногой, вышла, закрыла так же, поискала весёлыми глазами и, не найдя дистрофика, крикнула:

— Эй! — и тотчас железо загрохотала, и он нарисовался с другой стороны крыши. — Кончай долбать, слазь, пора обедать, — и пошла к смородиновым кустам, надёжно прикрывавшим забор и с той, и с другой стороны, в полнейшей уверенности, что он обязательно придёт. И он, конечно, пришёл, вломился в кусты, перепачканный ржавчиной, с потёками грязного пота и со смущённой улыбкой на гладком мальчишеском лице с уже хорошо очерченными твёрдыми мужскими скулами. — На, хватай, — подала Маша гуманитарную помощь, — глотай в темпе, пока гроссматерь не застукала.

Он осторожно принял грязными руками миску и, засветившись обрадованным взглядом, воскликнул:

— О-о! Мои любимые! — обрадовал кормилицу.

— А я думала, что ты там, шастая по ресторанам, больше налегаешь на всякие суши, креветки в винном соусе, пиццу по-милански, отбивные с косточкой из вымоченной в молоке телятины, что там ещё? Фастфуды, чизбургеры…

Вип-обжора, торопливо заглатывая дарёные белки с углеводами, прервался на минуту, чтобы, отрицательно помотав русой головой с короткой стрижкой, возразить: