В трущобах Индии

— Уф! — сказал он, сделав несколько глубоких дыханий, — скверная смерть, когда тонешь!

— Ты предпочитаешь кинжал? — холодно спросил его факир.

— Я не хочу ни того, ни другого, Утсара! Что ни говори, а мы выйдем отсюда! Я чувствую это…

— В таком случае, так как я не разделяю твоей уверенности, ты останешься здесь один в ожидании чудесной помощи, на которую ты надеешься… Прощай, Хамед!

— Ради самого Неба, остановись, Утсара! Послушай меня, я хочу только одно слово сказать тебе, а там делай, что хочешь… Прежде только дай мне ящик со свечами, я хочу засветить огонь и еще раз взглянуть на тебя.

Оба стояли снова друг против друга, освещенные слабым светом восковой свечи.

— Говори, чего ты хочешь от меня? — сказал факир. — Только предупреждаю тебя, что я не изменю своего решения.

— Выслушай меня, — продолжал падиал с такою важностью, какой факир никогда не замечал у него. — Ты знаешь, что боги запрещают посягать на свою жизнь; божественный Ману, которого ты, кажется, призывал всего только минуту тому назад, наказывает за это преступление тысячами переселений в тела нечистых животных, и только после этого получишь ты снова человеческий образ.

— Боги не могут осудить человека за желание его избежать ужасных и унижающих его достоинство мук голода. Неужели ты хочешь дожидаться той минуты, когда мы, обезумев от страданий, дойдем до бешенства и один из нас бросится на другого, чтобы насытиться его мясом и кровью?..

— Боги не простят нам того, что мы с первого же дня выказали сомнение в их доброте и справедливости. Ты не подождешь ни дня, ни даже часа — и посмеешь сказать Жаме, судье ада, что ты исполнил высшую волю? А если он ответит тебе: «Боги хотели только испытать твое мужество; помощь уже готова была, если бы ты не отчаивался». Послушай, Утсара, что говорит священная книга, и трепещи, что ужасный приговор ее не исполнен на тебе. «Тот, кто посягнул на свою жизнь, будет присужден к следующим мукам. Тысячи раз побывает он в телах пауков, змей, хамелеонов, водяных птиц, зловредных вампиров; затем он перейдет в тело собаки, вепря, осла, верблюда, козла, быка и, наконец, в тело парии». Так говорит Ману… Где же ты тут видишь, чтобы человеку позволено было уничтожить себя для избежания страданий и испытаний, посланных ему богами?

Все ничтожное образование, получаемое индусами, заключается в знании стихов Веды и Ману, которые их заставляют учить на память с самого раннего детства; факир, так же хорошо знавший эти стихи, как и падиал, глубоко задумался, когда последний напомнил ему о них. Слова священной книги всегда производят сильное впечатление на индусов. После нескольких минут размышления Утсара отвечал:

— Ты, быть может, прав; чего же ты хочешь от меня?

— Чтобы ты вместе со мною терпеливо ждал и обратился к духу — покровителю твоей семьи. Я поступлю так же. И если при первых муках голода к нам не явится никакой помощи ни с неба, ни от людей, ну, тогда, клянусь тебе, страшной клятвой, я первый убью себя на твоих глазах, — ибо не думаю, чтобы боги радовались, когда два человека, точно хищные звери, набросятся друг на друга.

— Пусть так! Я согласен, — отвечал факир, пересиливая себя, — но когда наступит час, вспомни свою клятву.

Вера преобразила падиала; это был уже не тот человек. Как все слабые и суеверные люди, он не размышлял о безысходности своего положения, нужно было чудо, чтобы спасти их, но он глубоко верил в такое чудо — и этого было достаточно, чтобы к нему вернулось мужество, на которое факир, привыкший к его трусости, не считал его способным.

Он хотел отвечать своему товарищу, что тот может рассчитывать на его слово, как вдруг остановился в самом начале своей фразы и так громко вскрикнул от удивления, что факир вздрогнул.

— Что с тобой еще? — спросил он.

— Смотри, смотри! — воскликнул падиал с невыразимой радостью.

— Куда? — спросил факир, который успел уже потушить свою свечу.

— Туда! Туда! В воду!

Факир взглянул на указанное ему место и не мог удержать крика удивления. На двадцати метрах глубины под водою виднелся на ровном месте светлый круг, окруженный лучами.

— Видишь, факир! Видишь! — кричал падиал вне себя от восторга. — Не сами ли боги посылают нам этот знак, чтобы показать нам, что они слышали и одобряют наше решение?

— Увы! Еще одна мечта, мой бедный Хамед! — отвечал факир, сразу понявший причину этого явления. — Это напротив уничтожает последнюю надежду, которая нам оставалась, ибо указывает на то, что длинная галерея, в которой мы находимся, устроена для проветривания, как я и предполагал. Солнце, проходя в эту минуту прямо над колодцем, бросает свое изображение, видимое нами на дне. Смотри! Вот круг меняет уже свою форму по мере того, как светило дня дальше совершает свой путь… Он появится завтра и даст нам возможность — жалкое утешение! — точно определять дни, оставшиеся нам для жизни…

Был действительно полдень, и, как сказал факир, светлый круг постепенно изменял свою форму. Затем он исчез, и они снова остались среди безмолвной и зловещей темноты…

III