В тени Нотр-Дама

Даже самые низкие крыши были заняты похотливой толпой. В странном контрасте с ними находилась безлюдная площадь перед Собором. Она бы уже давно была наводнена людьми, если бы не стояли плотные цепи охраны вдоль оградительной стены, вооруженные пиками сержанты «одиннадцать на двадцать»[68] и пищальщики с заряженными ружьями. Вход на Соборную площадь был прегражден алебардистами с епископскими гербами.

Колокола Собора пробили полдень, и радостный крик пронесся над толпой. Мои руки вцепились в перила, когда я увидел на западе среди крыш и фронтонов процессию, которая медленно продвигалась ко Дворцу правосудия. Там, в Консьержери, держали под стражей Эсмеральду со дня ее обвинения до дня казни.

И никто не помог ей. Ни ее отец, ни Вийон. После того как мы проникли в темницу Дворца правосудия, Консьержери переоборудовали в настоящую крепость, вряд ли менее охраняемую, чем чертоги Всемирного Паука в лесу Тура. Вторая попытка освобождения несомненно превратилась бы в кровавую бойню.

И Фалурдель, злая сводня из Латинского квартала, не помогла цыганке. Наоборот, старуха только еще глубже спихнула Эсмеральду в пропасть рока, болтая на суде что-то о таинственном колдовстве египтянки. Якобы Эсмеральда превратила награду Феба для сводни в сухой березовый листочек. Так как береза общеизвестна как отворотное средство против колдовства, то ведьма должна быть отъявленно порочной, коли сумела испортить березу. Какое неопровержимое доказательство вины Эсмеральды!

Но имел ли право возмущаться этим я, сам ничего не предпринявший для того, чтобы помочь осужденной? Если бы я мог засвидетельствовать ее невиновность! Но все же я не осмелился сделать это из страха оказаться осужденным самому — как друг еретиков.

Сопровождаемая конными и пешими повозка палача катилась по улице Сен-Пьер-о-Бёф на Соборную площадь. Так как Эсмеральда якобы нарушила не только мирские законы, но, как ведьма, еще и законы церкви, то она должна покаяться перед лицом Нотр-Дама, — и только потом пойти на смерть. Перед порталом Собора она должна была публично просить о прощении, прежде чем ее отправят на виселицу на Гревской площади.

Конная стража пробивала дорогу для телеги палача плетками и ударами пик. В начале процессии скакал мэтр Жак Шар-молю — согласно своей должности королевского прокурора в духовном суде. Как и другие служители суда, он был одет во все черное. К моему облегчению, я нигде не мог обнаружить Жиля Годена.

Позади повозки бодро семенила своими копытцами Джали с веревкой на шее, которую затянули поверх ее золотой цепочки и привязали к фургону, связав до самой смерти с ее хозяйкой. Но у меня было впечатление, что козочка последовала бы за девушкой добровольно. Джали двигалась, словно находилась на пути к новому выступлению. Как будто с приветствием она смотрела направо и налево, вытягивала навстречу толпе свою белую шею с кожаным мешочком. В нем она несла буковые дощечки с нарисованными буквами, из которых умела складывать слова по тайным знакам Эсмеральды. Искусство, которое давно служило увеселением народа, теперь тому же самому народу казалось доказательством дьявольской силы.

Эсмеральда сидела на повозке со связанными сзади руками. Она была одета в грубую белую рубаху грешника, — больше не было ничего. Черные волосы сверкали на солнце, как вороново крыло, и падали длинными прядями на обнаженные плечи и полуоткрытую грудь. Лишь в тени виселицы грешница должна была лишиться своих роскошных волос. Вокруг шеи ей уже повязали пеньковую веревку, которая должна была разодрать до крови ее нежную кожу. Подобрав под себя босые ноги, девушка сидела на корточках с опущенным взглядом на дно повозки. Это было картиной стыда и отчаяния, при виде которой у иных в толпе осекался голос, готовый выкрикнуть непристойность или грубость, на место насмешки приходило сочувствие.

Я перевесился далеко через перила, словно так мог оказаться ближе к осужденной. И все же я боялся, что она может вдруг посмотреть наверх и узнать меня. Хотя она вряд ли могла знать о моем присутствии при том роковом свидании с капитаном Фебом, я опасался немого вопроса: «Почему, Арман, вы молчите? Почему вы не поможете мне?»

Процессия остановилась перед главным порталом, который, как и остальные, был закрыт. Сопровождающие заняли позицию по обеим сторонам повозки, и толпа замолчала в напряженном ожидании. Стало так тихо, что я отчетливо слышал скрип дерева и железа, когда обе створки двери главного портала открылись. Радостное пение псалмов раздалось из церкви, и с хором слился отдельный голос в угрюмой молитве мессы offertorium[69].

Пока Эсмеральда вынужденно прислушивалась к своей посмертной мессе, к ней на повозку поднялся палач, освободил ее от пут и помог ей подняться на платформе, прежде чем он так же отвязал Джали. Как свободные существа, женщина и козочка должны были покаяться, прежде чем они снова станут пленницами палача.