И потом, для всякого отступления было слишком поздно. Фуры катили с глухим грохотом по подъемному мосту перед внешней стеной, чтобы остановиться перед воротами. Несущий караул солдат отделился от рядов своего вооруженного до зубов отряда, чтобы спросить пароль. Сопровождающие колонну были завербованы доверенными лицами Коммина, и я очень надеялся, что его доверие людям оправдается.
— В свете солнца проходит то, что не уходит при свете короля, — ответил один из двоих мужчин на первой фуре, и караульный кивнул. По его знаку подошли пикинеры и обыскали ящики фур, чтобы удостовериться — между коробами и мешками с лимонами, сладкими яблоками, грушами, персиками, арбузами и пастернаком никто не спрятался. В это время караульный велел нам сойти, и шотландские гвардейцы обыскали нас на предмет оружия.
Наконец, поступил желанный приказ командующего стражей: мы можем снова взобраться на повозки. Ворота открыли. Через второй подъемный мост и через другие ворота мы попали во двор замка, где над нашими головами угрожающе поднялись вращающиеся железные башни. Мне пришлось по-настоящему преодолеть себя, чтобы вскочить с козел и помочь при разгрузке. Мысль, что стрелки в железных башнях скрупулезно наблюдают за каждым моим движением, похоже, заставляла меня дрожать. Тот, кто примет меня за труса, никогда не был в гнезде Всемирного Паука.
Я потащил мешок пастернака в помещение склада, как вдруг Квентин Дорвард предстал передо мной в одежде придворного из блестящей парчи.
— Пойдемте, мэтр Сове. Переговоры тайного совета короны сейчас начнутся.
Так уверенно, как он шел вчера по лесу со мной и Колеттой, Дорвард провел меня теперь потайными ходами замка к маленькой галерее. Позади ее деревянной балюстрады мы присели. Через щели в балюстраде можно было разглядеть помещение под хорами. Оно было небольшим, без украшений, даже совсем скромным для зала в замке короля, как я представлял его себе. Единственным предметом, который, по крайней мере, выглядел по-королевски, был украшенный искусной резьбой изящный стол. Он был уставлен сверкающими золотом и серебром сосудами. Стол стоял рядом с простым столом побольше, который был накрыт на пять персон. Далее мне бросилось в глаза, что в помещении не было ни одного окна. Снаружи ярко светило солнце, здесь же, внутри, сиял только свет ламп.
Один за другим пятеро мужчин вошли в помещение и сели за стол. Трое из них встречались мне: Филипп де Коммин, мэтр Жак Куактье и «кум Туранжо» — король. Он был одет так же просто, как и во время своего визита в Нотр-Дам, ничто не выдавало королевское достоинство. Двое остальных должны были оказаться Оливье Ле-Дэном и Тристаном л'Эрмитом.
Последнего я, похоже, видел за ремеслом палача. Его крепкое телосложение производило еще большее впечатление, хотя он был только среднего роста. Его взгляд был действительно испытующим, пронизывающим, как это описывал Вийон. Только этот взгляд редко можно было испытать на себе, потому что королевский прокурор предпочитал смотреть вниз. Словно бы он боялся, что его глаза могут встретиться с упрекающими взглядами многих несчастных, которым по его указанию отрубили голову или разбили затылок.
Взгляд брадобрея был напротив чистой радостью, и я не мог себе представить, почему именно его называют «le diable». Он походил ростом и осанкой на Дорварда, и его победоносная улыбка играла на соразмерных чертах лица.
Ни один паж не прислуживал, высокие мужи сами наливали себе вино, угощались цыплятами и паштетом. Заседание действительно было исключительно тайным. Что же с нами произойдет, если нас обнаружат? Тот, кто нами займется, как я полагал, сидел за столом короля и назывался Тристан д-Эрмит.
Коммин взял слово и подробно поведал о нападении (встречу в часовне Хубертуса он в своем рассказе опустил).
Мэтр Куактье возмущенно ударил по столу и посмотрел на короля:
— Сир, если вы предполагали нападение, почему вы сообщаете нам об этом лишь сегодня?
Людовик одарил своего личного врача холодной улыбкой.
— Достаточно, что я посвятил своего миньона. Вы недовольны, что он вместо меня принял на себя удар опасности, друг Жак? Как моему врачу, вам следует радоваться, что Филипп вместо меня избежал ранений.
— Да, я рад, я рад, — поспешно сказал Куактье. — Только я имел в виду, что вам следовало вводить в курс дела вашего советника перед важными поступками, а не спустя, Ваше Величество.
Мэтр Оливье попытался своей сердечной улыбкой уладить ситуацию.
— Эта ссора о пролитом молоке. Давайте все лучше порадуемся, что покушавшиеся оказались успешнее в искусстве изображения из себя пиротехников, нежели в своих собственных намерениях.
— Я хочу знать, кто они были, и кто их послал, — прорычал Тристан д'Эрмит.
— К сожалению, они скрылись, — сказал Коммин, ни слова не говоря о трех мертвых подлых убийцах из-за угла.
— И у вас нет ни одной ниточки, сенешаль? — выпытывал дальше королевский прокурор.
— К сожалению, нет, — ответил Коммин.
Тристан поднял глаза, они горели, желая прожечь сенешаля вплоть до самой глубины.