— Я бы хотел, кроме этого, ослабить влияние на них двора вдовствующей императрицы. Точнее, пресечь его.
— Тогда нужно отдать их в пансион, — пошутила Екатерина. — Жаль, что великих князей нельзя доверить иезуитам, говорят, они дают своим питомцам блестящее образование и воспитание в полной изоляции от общества.
— Пансион… — задумчиво произнес Александр. — Я подумаю над этим. И прикажу подумать другим.
— Сперанскому, например, — с явным сарказмом предположила Екатерина.
Александр внимательно взглянул на сестру.
— Знаю, ты его недолюбливаешь. Но у него бывают очень здравые идеи…
— Мне как-то ближе идеи Карамзина.
— Мы подумаем над этим, — решительно подвел итог Александр. — Я напишу тебе о результатах. И ты подумай… вместе с господином Карамзиным.
Через некоторое время Екатерина действительно получила обширное послание от брата, где, в частности, говорилось:
«Я приказал составить для меня записку с соображениями относительно подготовки великих князей в университет. Посылаю тебе мнение Сперанского (прошу тебя отнестись к нему беспристрастно) и графа Разумовского, который все-таки министр просвещения. Оба они считают необходимым отвлечь великих князей от маршировки и дворцовых привычек и изъять из рук угодников-кавалеров, заведующих их воспитанием. Должно для них учредить особое училище, русское, которое князья будут посещать, как и другие ученики. И из этих-то учеников со временем образуются помощники по важным частям службы государственной. Дело, как видишь, важное и совершенно новое…»
Екатерина прочла «соображения» Сперанского об учреждении особого воспитательного учреждения под названием «лицей». Молодые люди туда брались из разных состояний; их испытывали в нравах и первых познаниях. Они составляли одно общество, без всякого различия в столе и одежде, преподавание велось на русском языке; в их образе жизни и взаимном обращении наблюдалось совершенное равенство. Они никогда не являлись при дворе.
Тут Екатерина прервала чтение и иронически улыбнулась. Мария, находившаяся в этот момент в кабинете своей госпожи, вопросительно взглянула на нее.
-«Попович» прислал проект нового учебного заведения, — пояснила Екатерина, жестом подзывая наперсницу поближе. — Есть дельные мысли, но…
«Поповичем» великая княгиня, а вслед за нею и ее приближенные называли Сперанского, сына сельского священника и бывшего семинариста.
— Но ваше высочество, как может Сперанский рассуждать о воспитании особ царской фамилии?
— Рассуждать никому не возбраняется, — пожала плечами Екатерина. — Но я сомневаюсь, чтобы маменька согласилась на несколько лет расстаться с сыновьями. Она наверняка захочет, чтобы этот самый лицей был непосредственно при дворе. А Сперанский предлагает обучать в этом лицее представителей всех сословий.
— Несовместимо, — согласилась Мария.
— Вот и «попович» так полагает, — кивнула Екатерина и вернулась к прерванному чтению.
Сперанский считал, что возраст воспитанников должен быть таким же, как у великих князей. Изучив литературу, историю, географию, логику и красноречие, математику, физику и химию, право естественное и народное и науку нравов, постепенно переходя от одного к другому, они своими силами постигали все. Великие же князья, заразясь примером сверстников, делались со временем добродетельны, если и не даровиты. Телесные наказания исключались, как унижающие достоинство.
С разумом ясным и открытым, лишенные косных привычек их отцов, выходили из этой школы для служения государству и отечеству молодые люди, умные и прямые. Главные места в государстве заполнялись ими.
Таким образом, великие князья будут воспитываться в полном равенстве с детьми всех российских состояний, а по окончании поступят в университет. В осуществление проекта Сперанский предлагал назначить директором Малиновского, человека опытного, и рекомендовал в профессора молодого ученого геттингенца, лично ему известного, Куницына.
«Я пока еще не имею никакого собственного взгляда на это, — читала далее Екатерина собственно письмо императора, — но мысль отдать братьев в университет и так отдалить их от армии мне понравилась, хотя одновременно кажется абсурдною. Единственное, что я уже решил — это месторасположение будущего лицея. Флигель, который занимали вы с сестрами в Царском Селе, ныне пустует, осмотром его я остался доволен, хотя требуется ряд перестроек. Флигель на виду и одновременно как бы вне дворца, надзор за учениками легок… Но я прекрасно представляю себе первую реакцию императрицы матери.
Кстати, об ее императорском величестве. Като, маменька только что изволила прислать мне письмо, естественно, о себе она пишет в третьем лице, как было принято при старом прусском дворе для лиц подчиненных, хотя знает, что я не терплю этой манеры. Напоминает, что через неделю будет годовщина смерти отца. Как будто я могу забыть об этом! Като, это право невыносимо и грубо…»