В Тайге

— Возьмем! Только с уговором. Пороху у отца возьми коробок. Дроби кулечек. Шаньги у вас пшеничные всегда пекут-тоже возьми побольше. Штук десять. У вас всего много. Понял?

— Я топор возьму, весло и спички,- возбужденно кричит Санча.- Топор новый, вострый!

— Я котелок возьму. Более мне нечего,- солидно заканчивает Петча.- Соли еще возьму и ружье.

Санчу неудержимо, как магнитом, тянет к кустам, за которыми сели утки.

— Уток не видал. Подожди, сговоримся!

— Вы со мной к стружку не ходите,- лукаво бегая глазами, говорит Гринча,- я один его угоню за деревню. Ждите поутру.

— Молодец, буржуй! Смотри, без пороха лучше не являйся!

— Только недолго будем ездить. А то тятька бить будет!

— К вечеру вернемся,- подмигнув Санче, говорит Петча.

Гринча, озабоченный предстоящей работой со стругом, удаляется.

Заговорщики, оставшись вдвоем, составляют план похода, потом рассматривают ружья друг у друга.

— Тяжолое твое, однако?- взвешивая на руке Петчину турку, говорит Санча.

— Десять фунтов, в аккурат! Капсюль смялся, новый надо.

Санча с завистью рассматривает ружье, перевязанное проволокой; серебряная красивая насечка украшает щёки и ствол.

— Дай я заряжу своим порохом, попробую,- просит Санча, но, видя каменное лицо товарища, добавляет:- поди сто лет ему!

— У поселенца тятька купил. Ссыльные тут были,- с гордостью говорит Петча.- Против царя они шли…

2

Лед огромной реки выпучился белым сухим полем. Темным извивом убегает берег в утреннюю даль. Зеленой шелковой лентой лежит вода, сбежавшая к краям, где зимний, вросший в землю лед крепко держится за берег. Ночью был мороз; прошлогодняя трава серебрится инеем. Солнце пригревает лицо.

А Гринчи, буржуя, все не видать,-начинает беспокоиться Петча,- либо отец увидал, как он струг тащил! А как паче мачеха узнает, на цепь привяжет, язви ее!

— Он и без мачехи в штаны напустит…- презрительно отзывается Санча.

Возле ребят, притаившихся за кустом серого тальника у часовни, лежат весло, ружья, топор, котелок и две сумки.

— А если лед поломает?- приходит в голову Петче.

— Не может этого быть! Воды мало совсем,- торопится рассеять сомнения шустрый Санча.- Неделю простоит. Только вчера лед подняло.- Он вдруг вскакивает.- Плывет. Гринча, шестом пихается!

Из-за поворота показывается острый нос струга; появляется Гринча, пригнувшийся под тальником. Хватаясь за ветви, он пристает к берегу. С испуганным лицом шепчет:

— Никто не видал. Тятька на паскотину коней повел. Мамка коров погнала. Всё привез!- указывает он на мешок.

— Айда, ребята, а то увидят - окоротят!

Ребята бросаются в лодку. Она, как щепка, дрожит, колеблется, чуть не черпает бортами. На берегу жалобно скулит Полкан, просится в лодку. Его долго не могут усадить, наконец трогаются.

Сверкая мокрыми лопастями, движется стружек меж крутым берегом и белым льдом. В пути встречаются пенистые ручьи, стремительно несущие мутные воды в реку. Они далеко размыли и поломали матёрый лед. Он всплыл бесформенными огромными кусками, обсосанными водой. В небе курлычат журавли, длинными острыми косяками режут голубое пространство. Гусиный караван, вдруг изломав полет, волнуется, гогочет, дробится и снижается, но по сигналу вожака, вдруг строится в колонну и тонет в синеве.

— Хотели жировать опуститься,- замечает Петча, внимательно наблюдая небо.

— А видал, как они меняются местами?- говорит Санча.- Передний взад становится, а какой вторым летел, вперед идет. Передним, выходит, тяжелее лететь. Он воздух, а тоже твердый. Клином берут, как в дерево.

Гринча сидит, ухватившись за борта. Глаза его то испуганно косятся на шумные волны ручьев, то восторженно поднимаются к небу.

— И сколько этой птицы на свете!- шепчет он.

Красный Яр придвигается, становится близким. На его вершине отчетливо виднеется шершавая щётка-лес. По отвесной темноржавой стене, поднятой из реки, падают ручьи, сверкая темными серебряными нитями.

— Версты четыре осталось!

— Ну-ка, ссади меня,- вдруг шепчет Санча, втянув голову в плечи,- стой, не греби! Лебеди… -

— Где?- застывают Петча с Гринчей.

По направлению протянутой руки устремляются три пары загоревшихся глаз. На водяной ленте, в тени крутого темного берега виднеются два лебедя. Они вытянули длинные шеи и расплываются в стороны, повернувшись друг к другу легким пышным задом.

— Как снег, белые,- шепчет Гринча.

— Ссади меня на берег!- хватаясь за ружье, умоляет Санча.

— Лебедя нельзя стрелять — грех,- просит Гринча,- они святые. Коли одного убьешь, другой вознесется под самое небо, сложит крылья и грохнется о землю грудью.

Петча смеется, Санча шепчет:

— Всякая птица одинаковая: не грешная, не святая. Чаль к берегу, Петча!

Но уже встревоженные белые птицы, размахнув широкие крылья, с шумом бороздят тихую заберегу. Медленно отделившись от воды, они несутся над рекой, взмывают над Яром и тонут в сверкающем небе.

Встревоженные путешественниками, небольшие стаи уток поднимаются из-за кустов. Возбужденный Петча гребет быстрее, рассыпая брызги. Близкий берег с кустами несется мимо. Скоро Санча кричит:

— Приехали! Вот зимовье на берегу! Ночевать можно!

— До Яра еще версту ехать!