В степи опаленной

Распрощавшись со старшиной, везущим свой печальный груз, мы еще некоторое время идем темным ночным полем и, наконец, пройдя мимо позиции батареи длинноствольных противотанковых семидесятипятимиллиметровых пушек, с которой нас окликнул бдительный часовой, добираемся до моего родного второго батальона.

Идем по траншее. Большинство солдат в ней уже спят, завернувшись в плащ-палатки, некоторые доедают из котелков. Кое-где в темноте красными точками маячат огоньки цигарок - курят осторожно, прикрывая огонь ладонью или отвернувшись к стенке.

- Вот тут комбат! - показывает мне Губин землянку, вход в которую занавешен пестрой немецкой плащ-палаткой. - Вас подождать?

- Не надо. Теперь дорогу знаю, сам обратно доберусь.

- Тогда я кашки порубаю, да и пойду.

Губин поворачивается и уходит - автомат, висящий у него за плечом, по сравнению с его маленькой щуплой фигуркой кажется непомерно большим.

Отодвинув полог, вхожу в землянку. Тускло светит трофейная плошка. Собченко и Бабкин сидят на застланных свалявшейся соломой земляных нарах и ужинают: меж ними на нарах котелок, стоят вспоротые банки консервов с иностранными этикетками, тут же бутылка, явно заграничного происхождения.

- О, какой гость! - воскликнул Бабкин. - Не забываешь, значит, где в полку службу начал?

- Не забываю, - пожимлю руки ему и Собченко. - И не только службу начал, здесь меня в партию принимали...

- Во, во! - Бабкин доволен. - Молодец, что помнишь!

- Рупорист мой еще не пришел?

- Придет сейчас! - Собченко подвинулся на нарах: - Садись с нами ужинать!

- Да я уже... Спасибо.

- Ну так посиди... Как там у высшего командования замыслы? Насчет завтрашнего дня? Не знаешь? А я полагаю - опять наступать будем, чтобы немцам передышки не дать. Только вот народа у меня маловато становится...

Спрашиваю о своих училищных однокашниках - Церихе и Таране.

- Оба живы, - успокаивает меня Собченко. - А вообще и взводных покосило кой-кого. Так повоюем еще денька три-четыре - впору сержантов на взвода ставить.

- А вот кого на место сержантов и рядовых ставить? - с грустью говорит Бабкин. - Того уже нет, другого... Геройски люди воевали. Когда в атаку подымались - никого подгонять не пришлось. Да и потом... Немец с танками подходил. Никто из наших не попятился.

- Ну ладно, - откладывает Бабкин ложку. - Надо идти. В первой роте я был, теперь во вторую и третью, да еще к минометчикам...

- Это же на целую ночь хватит! - замечаю я.

- А что поделаешь? Ночь - рабочий день политработника. - По лицу замполита пробегает тень: - Но это еще не самая тяжелая работа. Самая тяжелая - письма писать...

- Родным убитых?

- Вот именно. А то в похоронке штабной что - про всех одинаковые слова. А жил-то и помер каждый по-разному.

- Жаль людей... - вздыхает Собченко. Показывает мне на кружку, которую держит в руке: - Может, все же помянешь с нами этим трофейным? Шнапс!

Не без колебаний удерживаюсь от соблазна.

- Мне ж еще работать...

Но Собченко продолжает меня искушать:

- А то давай? Закусь трофейная. Вот, еще этих не пробовали, - берет он в руки банку консервов. - Что тут по-немецки написано?

- Сардины в масле. Только не по-немецки, а по-испански.

- Ишь ты! - удивляется Собченко. - Это, значит, от испанского фюрера немецкому? Подкармливает дружка... Наверное, вкуснота? Давай, а?

Я уже готов согласиться. Сардин бы я отведал. Уж не помню, когда ел такие вкусные вещи. Но сдвигается плащ-палатка, прикрывающая дверь, просовывается голова в пилотке. Гастев!

Выхожу из землянки. Гастев ждет меня в полной готовности: в руках его большой жестяной рупор, на шее автомат, туго натянута пилотка, на поясе граната, а возле ног стоит на земле второй рупор.

- Ну, Петя, сегодня у нас дебют, - говорю ему, беря свой рупор. - Так что не подкачайте. Текст помните твердо?

- Конечно.

Данный нам комбатом провожатый - один из его связных - ведет нас то окопами, в которых бодрствуют только наблюдатели, то напрямик, полем. Вот и позиции роты, откуда поведет передачу Гастев. Договариваемся с ним, что, когда закончим, встретимся на КП батальона.

Командир роты уже в курсе и тут же распоряжается дать Пете одного бойца для прикрытия. Я оставляю Петю и с тем же связным иду дальше.

Идем напрямую полем - в темноте это безопасно. Ночная роса еще не пала на траву, она сухо шуршит под ногами. Все-таки немножко не по себе - до противника, как объяснил провожатый, недалеко: если немцы бросят ракету, то, пожалуй, увидят нас. Но они почему-то не бросают.

- Пришли!-говорит провожатый и вдруг мгновенно исчезает. Слышу его голос откуда-то снизу: - Сюда!

Оказывается, он спрыгнул в окоп, до которого мы дошли. Спрыгиваю тоже. Окоп маленький, тесный, вырытый, видимо, наспех. Меня встречает незнакомый мне лейтенант, говорит:

- Вот вам охрана, - показывает на плотного, богатырского сложения сержанта.