В степи опаленной

Куркино осталось все тем же - две длинные улицы вдоль тихого Сейма. Тем же, да не тем Процесс отсасывания городом людей из села коснулся и Куркино. В сорок третьем году, когда мы стояли в Куркино, оно было даже более людным правда, почти не оставалось мужчин, их взяла война, но пустых, заброшенных усадеб не было, в каждом дворе кто-нибудь жил - женщины, ребятишки, старики. А теперь мы увидели не одну заколоченную хату с заросшим двором... Население Куркино поубавилось. Но все же, когда мы появились там, нашлось несколько пожилых женщин, которые помнили нас. Они обрадовались нам, как родным.

Хорошо, что мы успели побывать в Куркино: ему суждено уйти на дно проектируемого большого водохранилища.

А потом мы отправились туда, куда давно звала нас фронтовая память, - на места давних боев, к однополчанам, лежащим в курской земле, положить к их надгробьям живые цветы, знак памяти и признательности нашей...

В завершение поездки мы посетили Мемориал, воздвигнутый в память Курской битвы. Он сооружен там, где в жаркое лето сорок третьего находился командный пункт Центрального фронта. Теперь здесь - большой, ухоженный парк, в котором стоят сурового серого камня, украшенные пятиконечными звездами, стелы, с похожими на противотанковые надолбы выступами, на которых обозначены номера армий, принимавших участие в битве. Рядом - на соседних выступах - обозначены две армии, в состав которых входила наша дивизия в дни боев: тринадцатая, в которой мы начали наш боевой путь на дуге, и семидесятая, в которой закончили. Мы внимательно всматривались в мраморные плиты на стелах, где числятся все соединения и части, принимавшие участие в битве. На плитах - сотни наименований, и уже одно это лаконичное перечисление - только номера, номера-дает представление, сколько же человеческих сил, сколько жизней было положено, чтобы выиграть эту битву. Ведь за каждой цифрой, означающей номер дивизии, бригады или полка, - тысячи и тысячи наших воинов. Мы разыскали на плитах и номер своей дивизии, и номера каждого полка, входившего в нее. Увидел я и номер своего полка, вырезанный в мраморе: 645. Никто не забыт и ничто не забыто...

С трепетом душевным спустились мы потом в блиндаж Рокоссовского, нашего тогдашнего командующего фронтом. Пять ступенек вниз - от полуденной жары к подземельной прохладе. И вот мы стоим в апартаментах командующего. Всех апартаментов - небольшая комната. Письменный стол, на нем - полевой телефон, рядом - простецкая железная койка, застеленная серым солдатским одеялом. Да вешалка в углу - вот и все убранство. Глядя на телефон на столе, я подумал: вот отсюда, разлетаясь по многим телефонным линиям, шли приказы, двигавшие в бой армии. Может быть, по этому аппарату Рокоссовский разговаривал с Сашей Сохиным после взятия Тросны спрашивая: каким орденом тот хотел быть награжден? Кажется, давно ли все это было?.. А сейчас здесь же стоят пришедшие одновременно с нами уже внуки солдат Отечественной, и все, что слышат они от экскурсовода, - для них чуть ли не древняя история, и смотрят они на нас, на наши награды, надетые по случаю встречи, как на нечто музейное - их деды, наверное, не часто надевают свои ордена и медали.

Поднимаясь из блиндажа командующего, мы слышим бравурные звуки духового оркестра. Встречаемые этой музыкой, возвращаемся в солнечный день и видим перед стелами с перечнем сражавшихся на Курской дуге соединений и частей выстроены в парадной форме с автоматами на груди молодые солдаты для принятия присяги. Той присяги, повинуясь которой шли в бой на Огненной дуге мы, их деды. Более сорока лет прошло с той поры. В жизнь начинает входить уже третье поколение, рожденное в мирные годы.

Многое изменилось за эти десятилетия на нашей земле, в нашей жизни, многое пришло вновь, и многое ушло безвозвратно. Гляжу я на этих первогодков, застывших в торжественном строю. Как отличаются они от нас, когда-то вот так же торжественно принимавших воинскую присягу, - отличаются всей предшествующей присяге жизнью, интересами и стремлениями. Совсем не похожи они на нас и внешне: мы принимали присягу в обыденных гимнастерках, с винтовками-трехлинейками. В армии переменилось все - уставы, оружие, форма одежды. Неизменным, пожалуй, осталось только одно - текст присяги. Он остался слово в слово таким же, каким был десятилетия назад, когда принимали присягу мы...

Сейчас, когда дописываю последнюю страницу этих воспоминаний, стоит ночь. Ночь с четвертого на пятое июля восемьдесят третьего года. Такая же темная и теплая, как тогда, - уж так совпало, что заканчиваю эту книгу в столь знаменательную годовщину. День в день - сорок лет. И даже час в час: сейчас три часа тридцать минут утра. Ровно сорок лет от серого рассвета пятого июля сорок третьего года, рассвета, наполненного ураганным гулом только что начавшегося сражения.

Так далеко и так близко...