В союзе звуков, чувств и дум

Получается не так уж мало. Простое, подряд, перечисление этих штрихов подтверждает высказанную вначале мысль об активном авторском вмешательстве в формирование кажущегося стихийным восприятия облика героини. Для окончательной ориентации нашего индивидуально-читательского изображения Татьяны недостает, как говорилось выше, одного уточнения: при всем том - красива она или некрасива? Потому что, согласитесь, перечисленные «прелестные» черты могут соединиться вместе по-разному.

Оказывается, есть и такой - прямой сигнал.

В III главе Пушкин, после лирического объяснения по поводу перевода письма Татьяны с французского на русский, как бы проговаривается:

Но полно. Мне пора заняться

Письмом красавицы моей;

Я слово дал, и что ж? ей-ей

Теперь готов уж отказаться.

Я знаю: нежного Парни

Перо не в моде в наши дни.

(Выделено мной. - Я. С.)

Если воспользоваться этим авторским признанием, то все собранные нами штрихи получают несравнимо большую определенность. Бледноликая красавица, худенькая, скорее девочка, чем девушка, с темными печальными очами и т. д.

Однако вокруг этой «красавицы моей» могут возникнуть разночтения, которые хотелось бы предупредить.

Во-первых, вскользь брошенное, это определение может толковаться как народная форма обращения, которая вовсе не предполагает действительной красоты того, к кому обращена. Подобная форма звучит по отношению к Татьяне в устах седой Филипьевны: «...Пора, дитя мое, вставай; // Да ты,красавица, готова! // О пташка ранняя моя!»... «Красавица», «пташка» - это всего лишь устоявшиеся метафоры одного ряда, выражающие любовное отношение к объекту. Правда, контекст пушкинской «красавицы моей» с галлицизмами, стихами Богдановича и игривым пером нежного Парни далек от неразбавленного народного источника речи, то есть исключает однозначность смысла няниного обращения.

Во-вторых, авторское определение вырывается в момент, кульминационный для Таниной влюбленности (решилась написать письмо!), то есть в такой момент, когда и некрасивые женщины хорошеют.

Наконец, никогда не скрываемая нежность автора к своей героине подготавливает нас к тому, что для него она красавица, как бы ни воспринимали ее окружающие. Но это последнее обстоятельство оказывается одним из наиболее ярких эмоционально-оценочных сигналов, на которых строится весь портрет Татьяны. Автор заставляет нас увидеть свою героиню красивой.

Таким образом, при всех оговорках, мы имеем право собрать разрозненные в первой части романа штрихи в единое изображение «красавицы моей».

Теперь настало время вернуться к первому появлению Татьяны и уладить противоречие между строками «Ни красотой сестры своей, // Ни свежестью ее румяной // Не привлекла б она очей» и «красавицей моей».

А есть ли противоречие?

Ведь из первых строк, если посмотреть на них непредвзято, вовсе не следует, что сестра Ольги некрасива. Речь идет о том, что Ольгиной привычной для окружающих красотой Татьяна привлечь не может. Ее красота - совсем другая! Эпитеты «дика, печальна, молчалива, // Как лань лесная боязлива» не заключают в себе ничего, что противостояло бы понятию красоты. В них скорее присутствуют признакииной, незнакомой читателю красоты, которая противостоит Ольгиной - привычной красоте. Если чуточку сдвинуть хрестоматийные акценты, в этом легко убедиться:

Итак, она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей,

Ни свежестью ее румяной

Не привлекла б она очей.

Мною подчеркнуты слова, выделив которые, мы невольно услышим интонацию, за которой должно бы последовать: а привлекла б она очи тем, что дика, печальна и т. д. и т. д.

Пушкин обрывает интонацию, уклоняется от прямого изъявления мысли. Здесь угадывается один из тайников, который будет раскрываться все яснее с развитием образа главной героини. Поэтому мы, не торопясь с выводами, продолжим наблюдения над портретом Татьяны, в надежде, что они сами собой приведут нас к открытию тайника.

До сих пор мы обходили строчку «ни свежестью ее румяной». Легко понять между тем, что отсутствие или присутствие «свежести», здоровья, решительно влияет в ту или иную сторону не только на облик, но и на самое существо характера героини.

Другое дело - румяна эта свежесть или нет. К тому, что Татьяна вообще не «кругла и не красна» лицом, она еще имеет свойство бледнеть от чувств, то и дело доходящих до степени страстей: при появлении Онегина - «и утренней луны блед- ней»; при расставании с Ольгой - «смертной бледностью покрылось ее печальное лицо» и т. д. Это-то и вызывает порой неточную ассоциацию образов из стихотворения «Осень».

К счастью, Татьяна при всей своей пресловутой бледности не имеет ничего общего с чахоточной девой. Это подчеркивается в романе с не меньшей настойчивостью, чем сама бледность.