Читаем В союзе звуков, чувств и дум полностью

В толпе детей Таня «играть и прыгать не хотела», так же, как в горелки не хотела играть, а не не могла. Зато в морозную святочную ночь «на широкий двор // В открытом платьице выходит» она, а не Ольга; и вовсе не боится простуды. Когда слышит прохожего, то по снегу «к нему на цыпочках летит» (выделено мною. - Я. С.). А уж от Онегина «летит, летит» так, что не только «мигом обежала // Куртины, мостики, лужок, // Аллею к озеру, лесок», но еще и «кусты сирен переломала»! Стало быть, «милые ножки» и «дрожащие ручки», о которых говорилось выше, - отнюдь не слабенькие...

Особенно отчетливо проступают черты Татьяниного здоровья в «доказательствах от противного», которыми широко пользуется автор романа.

Так, выясняется, что после свиданья с Онегиным Танины «любви безумные страданья» еще усиливаются, и вот как они отражаются на её физическом состоянии:

...Ее постели сон бежит;

Здоровье, жизни цвет и сладость,

Улыбка, девственный покой,

Пропало все, что звук пустой.

Очевидно, что до рокового свиданья, тем более до знакомства с Онегиным, «здоровье, жизни цвет и сладость, // Улыбка, девственный покой» - все это было в полной мере свойственно Татьяне ничуть не меньше, чем Ольге.

И еще одно место из VII главы, перед отъездом в Москву:

...И рады мы

Проказам матушки зимы.

Не радо ей лишь сердце Тани.

Нейдет она зиму встречать,

Морозной пылью подышать

И первым снегом с кровли бани

Умыть лицо, плеча и грудь;

Татьяне страшен зимний путь.

Опять-таки понятно, что в обычной обстановке Таня едва ли не первая бежала встречать любимую зиму, весело дышала морозной пылью, первая умывала снегом лицо, плечи и грудь...

И здесь уже возникает ассоциация с другими стихами - из «Зимы»:

...И дева в сумерках выходит на крыльцо.

Открыта шея, грудь и вьюга ей в лицо,

Но бури севера не вредны русской розе,

Как жарко поцелуй пылает на морозе,

Как дева русская свежа в пыли снегов!..

Не слишком ли? - могут спросить меня. Напоенная свежестью «русской розы», не перестанет ли Татьяна быть Татьяной? Нисколько не перестанет: «Так нас природа сотворила, // К противуречию склонна!» Татьяна, разумеется, никогда не стала бы пушкинской Татьяной, если бы не была исключительной натурой по сравнению с Ольгой или матерью, но не стала бы она Татьяной и если бы при всей своей исключительности не была с ними от одного корня. При очевидной противоположности характеров и обликов они с Ольгой родные сестры, во многом похожие друг на друга: «движенье, голос, легкий стан» - все это мы видим и в Татьяне. Не только физическое, но и душевное родство связывает Татьяну с матерью и Ольгой.

Как понимать строки:

...Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Она ласкаться не умела

К отцу, ни к матери своей...

Возможная ассоциация с упоминавшимся местом из «Осени»: «так нелюбимое дитя в семье родной к себе меня влечет» - не имеет под собой никаких оснований: отчуждение от семьи зависит исключительно от самой Татьяны, от ее характера. Это она ласкаться не умела, а ее10 ласкали, если она допускала ласку. Но обычно, в особенности после того, как влюбилась, были «...докучны ей и звуки ласковых речей» (матери, сестры, няни), «и взор заботливой прислуги».

С самого раннего детства Татьяна ведет себя очень независимо. Много читает, в отличие от других членов семьи. Читает, что хочет и что попадается, - и никто не заботится «о том, какой у дочки тайный том // Дремал до утра под подушкой». Более того, даже и деловые отношения с заезжими офенями она ведет самостоятельно. Так, Мартына Задеку, гадателя и толкователя снов, «привез кочующий купец // Однажды к ним в уединенье. // И для Татьяны, наконец, // Ее с разрозненной Мальвиной // Он уступил за три с полтиной, // В придачу взяв еще за них» несколько книжек - по обоюдному с Таней соглашению.

Как бы по негласному, но само собой разумеющемуся уговору старшая дочка освобождена от хозяйственных забот: «чай готовить» - Ольгино дело; зато - нищим подавать или «молитвой услаждать // Тоску волнуемой души» - Танино.

Вообще своенравие, мятежное воображение, задумчивость Татьяны, все ее странности, если и не понимаются в семье («никто меня не понимает»), то вполне уважаются. Про нее нельзя сказать, как про Ольгу: «всегда послушна»; но ни о каком насилии над ней не может быть речи, даже в таком важном деле, как замужество. Трое женихов наотрез отвергаются ею: Буянов, Иван Петушков и гусар Пыхтин! За князя выходит она тоже не по приказу: «меня с слезами заклинаний // Молила мать: для бедной Тани // Все были жребии равны...» (Выделено мною. - Я. С.) Свою судьбу в конечном счете решила она сама.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология