В сетях интриги. Дилогия

— Тогда — повинуюсь! — низко кланяясь на все стороны, снова поднял голос фаворит, которому судьба или, вернее, наглость вручала власть умирающей подруги, как незаслуженное наследство. — Благодарю!.. И, с Божией помощью, принимаю избрание! Столь великое назначение, коего недостоин! И вас прошу меня не оставить. Вот, примите бумагу сию!

Он вручил устав Остерману, который долго, внимательно рассматривал подпись и потом молча, нахмурясь более обычного, передал бумагу другим.

Миних, успевший посмотреть подпись и тоже поражённый её необычным видом, лучше владел своим лицом, чем старик Остерман. Он с самой любезной улыбкой обратился к окружающим:

— Господа министры и генералы! Бог послал нам радость в утешение при этой тяжкой минуте: у нас есть глава правительства. Ваша светлость! Первый спешу вам принести свои поздравления!!

И он отдал почтительный, церемонный поклон регенту.

— И я! — также изысканно-учтиво раскланялся Рейнгольд Левенвольде, давая затем дорогу брату, Фридриху, Менгдену, Ушакову и другим.

— Примите поздравления!..

— Нижайше кланяюсь нашему светлейшему регенту-герцогу…

— Поздравить честь имею…

Скоро отдельные голоса слились в общий гул поздравлений, и Бирон очутился как бы в живом кольце людей, спины которых низко сгибались и головы в пышных париках склонялись почтительно, причём лица багровели от натуги, а глаза не отрывались от лица фаворита, словно желали там прочесть: что творится сейчас в душе у бывшего мелкого челядинца, вознесённого прихотью случая чуть ли не на высоту российского трона!..

А Бирон, сначала гордый, ликующий, на глазах у всех менялся в лице. Оно побледнело, осунулось, постарело сразу на много лет, будто ужасное что-то видел баловень фортуны вместо этих важных людей, гнущих перед ним раболепно свои широкие спины…

Он даже отступил поближе к жене, стоящей тут же, словно собираясь прижаться к ней, за её плечом укрыться от незримой опасности…

Пока здесь шли поздравления, шут в опочивальне кинулся к постели Анны.

Разобрав, что она лежит почти без сознания, он прежде всего влил ей в рот несколько глотков питья. Часть пролилась, часть омочила губы, гортань и безотчётным движением была проглочена больною. Но она всё-таки не шевелилась.

Напрасно горбун трогал её руки, тёр ей ладони, дул в лицо, приговаривая нежно, словно хворому ребёнку, слова ласки и мольбы:

— Матушка, красавушка… Очнися… Опамятуй, родимушка! Светик мой!

Наконец, потеряв надежду, напуганный мертвенной синевой лица Анны, её слабым, прерывистым хрипом, вылетающим из груди вместо дыхания, он, забыв обо всём, кинулся в соседнюю комнату, полную ликованья и шума.

Его рыдающий, испуганный голос прорезал гул поздравлений, когда он выкрикнул ещё с порога:

— Помогите скорее… Её величество! Плохо государыне!

Только кинул роковую весть — и сам вернулся к постели умирающей, забился под пологом у ног и там горько зарыдал.

Бидлоо и де Гульст первые кинулись на зов. Все дамы, кроме герцогини Бирон, перешли туда же в опочивальню, столпились недалеко от постели.

Мужчины — сгрудились почти на пороге спальни, стараясь через дверь разобрать, что там творится.

Бирон вдруг остался один на дальнем, пустом теперь, конце покоя. С ним рядом была только жена, всё время не спускавшая глаз с мужа.

— Умирает! Быть не может…

— Так скоро… Столь неожиданно!..

Глухой говор вылетал из толпы придворных, сбившихся у дверей.

Герцогиня осторожно коснулась локтя мужа и негромко заговорила:

— Приди в себя, Яган! Что с тобою? Ты бледен как смерть. Или что случилось… чего мы не знаем? Говори, не молчи! Ты же знаешь мою верность и дружбу… Яган!

— Так, пустое! — с трудом разжимая зубы, стиснутые до этих пор, словно в припадке судороги. — Когда они, вот сейчас… гнулись передо мною… Все! Знаешь, что я припомнил? Пришлось мне видеть на охоте как-то. Стая лисиц, пригибаясь к земле, подбиралась к большому коню, брошенному для них в лесу, для них же, на приманку…

Поглядев в тёмный пролёт двери, ведущей в опочивальню, где белел край постели государыни, он с глубокой тоскою вдруг проговорил:

— Неужели же она была права?

— Крепись… Слышишь, Яган? Теперь не время! — молила герцогиня.

— Да… да, я спокоен! — вдруг овладевая собою, ответил он, благодарно пожимая полную, горячую руку жены. И, обратясь к одному из стоящих поближе придворных, властно кинул:

— Духовника немедля к её величеству!

— Императрица желает видеть герцога Карла! — вдруг на пороге спальни прозвучал голос одной из дам, бывших у постели умирающей.

— Да, да… Идём скорее, сын мой! — обратился обрадованный Бирон к юноше, который стоял тут же. — Идём туда! Наша вторая мать! Она зовёт… Она ведь…

Он не досказал. Держа за руку сына, перешёл в опочивальню, подвёл юношу к постели, где тот опустился на колени у самого изголовья Анны.

Никого из близких лиц не удивило, что умирающая вспомнила мальчика в последнюю минуту.