В пылу любовного угара

– Между прочим, отец Игнатий был, по-моему, человеком страшным, как внешне, так и внутренне, – пробормотал Алекс Вернер как бы в сторону. – Выглядел он сущим Кощеем в смеси с горьковским Лукой…

– Вы читали Горького? – изумилась Катя.

– Лиза однажды упомянула о нем в каком-то разговоре, вот после войны я и достал его книжки, прочел. Очень сильно, очень бесчеловечно, очень… скучно, прошу меня извинить.

Алёна была с этим согласна на все сто, но сочла за благо промолчать. Тем паче что разговор свернул в другом направлении, а она не хотела терять его нить.

Вообще вырисовывалась более или менее ясная картина. Конечно, и Столетову, и родственникам Лизы Петропавловской очень хотелось бы, чтобы ничего не менялось. Всякая попытка опровергнуть подвиг Лизы неминуемо должна быть воспринята ими в штыки. Но вот вопрос: насколько далеко они могут зайти ради того, чтобы оставить все на своих местах? Неужели скромный директор заштатного музея и какие-то там родственники…

– Кстати, как их фамилия? – спросила Алёна на всякий случай. – Ну, родственников этой Лизы. Тоже Петропавловские?

– Да откуда же мне знать их фамилию? – растерялась Катя.

– Как же так? Вы ведь про музей материал писали.

– Ну да, про музей, но не про родственников же.

– А откуда вы знаете, что они богатые и все такое?

– Когда у нас со Столетовым были еще хорошие отношения, когда я только начала писать о музее, он упоминал их, мол, люди увековечивают память о своей знатной родственнице и не жалеют на это средств.

– А как бы их фамилию узнать?

– Наверное, можно Столетову позвонить, – предположила Катя. – Только завтра с утра, сейчас-то не совсем удобно. Поздно уже.

– Ладно, тогда придется ждать до завтра, – с некоторым нетерпением вздохнула Алёна.

– Извините, милые дамы, – проговорил вдруг Алекс Вернер, который до сего момента помалкивал, только переводил взгляд с Кати на Алёну и обратно. – А может быть, мы не будем звонить? Опыт работы в разведке учит меня, что лучше получать необходимую информацию, пользуясь эффектом неожиданности. Скажем, не звонить, а просто явиться в музей. Причем не вам, Катя, а мне. Скажите, там наслышаны о моем приезде?

– Нет, я сотрудникам ничего не говорила.

– Отлично! – Алекс Вернер хлопнул в ладоши. – Тогда тем паче там нужно появиться мне с тем важным видом, который, если судить по вашим фильмам, непременно следует иметь инозем… то есть иностранцу. Иностранцам, сколь я мог заметить, в вашей стране больше оказывают и внимания, и почтения, при этом нас считают людьми недалекими и часто откровенничают с нами о таких вещах, о каких откровенничать вовсе бы не стоило.

– Павел Андреич, вы шпион? – пробормотала Алёна, вовсе не желая быть услышанной. Однако Алекс покосился на нее и подмигнул так значительно, что можно было понять: он не только читал классику советской литературы, но и смотрел советское кино. Определенно понял, откуда цитата! Но отвечать не стал. Может, и впрямь шпион?

Может быть. А может и не быть.

– То есть вы предлагаете отправиться в музей самостоятельно? – уточнила Катя. – Без меня?

– То, что вам там быть не следует, моя милая Екатерина, к моему глубокому сожалению, однозначно, – со вздохом произнес Алекс.

Алёна, глянув на него, почему-то подумала, что в былые годы он наверняка был обворожительным мужчиной. Интересно, как складывались их отношения с той Лизой, которая не Петропавловская? Была ли она тоже влюблена в него? Что ж, такие истории бывали в войну… Это, черт побери, тоже ужасно непатриотично, но, наверное, сердцу не прикажешь. То есть тот факт, что ему не прикажешь, уж кто-кто, а Алёна Дмитриева знала по своему собственному опыту.

– Вы там уже засветились, прокололись, провалились! – продолжил Алекс Вернер, усмехнувшись. – Но и одному мне идти туда… как это… не с руки. Вот так говорят, да? Поэтому я явлюсь в музей с переводчицей. Переводчицей будете вы, – решительно повернулся он к Алёне. – Вы немецкий знаете?

– Нет, буквально два слова, – изумленно покачала она головой. – Гутен таг, их либе дих, шпрехен зи дойч, хальт, хенде хох, цурюк, арбайтен, Вольга-Вольга, муттер Волга…

– Курка, яйки, млеко, жрать, – хохотнул Алекс Вернер, доказав свое незаурядное чувство юмора. – Все понятно. А на каком языке вы говорите, чтобы в случае необходимости я мог провести с вами секретное совещание?

– На французском, – пробормотала Алёна, пытаясь освоиться с новой ролью разведчицы, играть которую ей еще в жизни не приходилось. Хотя нет, приходилось… было дело под Полтавой… нет, не под Полтавой, конечно, а под Парижем, в одном шато. Но было, было-таки![8]

– Да? – проговорил Алекс Вернер, придирчиво ее оглядывая. – Mais vous savez, j’ai ainsi pens e![9]

* * *