В пылу любовного угара

– Вы принадлежите к жалельщикам евреев, что ли? – фыркнула фрау Эмма. – А до войны, конечно, страшно жалели бедных негров в Америке? Интересно, а жалели ли вы русского раскулаченного мужика, которого на ваших глазах вымаривали из собственного его дома, как таракана? Или вы, как все русские, способны жалеть только чужих, ну а своих… своих бей, чтоб чужие боялись? Не замечаете, конечно, что именно русских целенаправленно уничтожали большевики. А теперь уничтожают и гитлеровцы. Мы-то живем сейчас недурно, что я, что ваш дед, куда лучше, чем раньше, а вот остальным наша прежняя подсоветская нищета кажется непостижимым богатством. У людей нет ниток, пуговиц, иголок, спичек, веников и многого, что прежде не замечалось. Особенно тягостно отсутствие мыла и табака. От освещения коптилками, бумажками и прочими видами домашней «электрификации» вся одежда, мебель и одеяла во многих домах покрыты слоем копоти… Ладно, так я о чем? Ах да, о пресловутых потомках Шиллера и Гете… Немцы цивилизованны, но не культурны. Русские дики, невоспитанны и прочее, но искра Духа Божия, конечно же, в нашем народе гораздо ярче горит, чем у европейцев. Разумеется, и среди немцев есть люди , но все же шантрапы больше. Война, фронт и прочее, но от освободителей России хотелось бы чего-то другого. Между прочим, есть вещи, творимые пресловутыми потомками, которых русское население им никак не прощает, особенно мужики. Например, немцам ничего не стоит во время еды, сидя за столом, испортить воздух. Громко, без стеснения. Так вот один крестьянин, у которого я покупаю молоко, просто слов не находил, чтобы выразить свое презрение и негодование к людям, способным на такое. Русский мужик привык к тому, что еда – акт почти ритуальный. За столом должно быть полное благообразие, в старых крестьянских семьях даже смеяться считается грехом. А тут такое. И еще то возмущает, что немцы не стесняются отправлять свои естественные надобности при женщинах, вообще прилюдно. Как ни изуродованы русские люди советской властью, они пронесли сквозь все страстную тягу к благообразию. И когда немцы столь гнусно ведут себя, русским людям наносится еще одна жестокая травма. Они не могут поверить, что народ-безобразник может быть народом-освободителем. Знаете, какую частушку про них поют? «Распрекрасная Европа, морды нету, одна жопа!»

Лиза, которая всегда буквально сатанела даже от одного только намека на инвективную лексику, сейчас и глазом не моргнула. Частушка была хороша. Нет, ну в самом деле, весьма хороша! Хм, а вообще, на что фрау Эмма намекает? Как на ее слова реагировать? Возмущаться, угодливо улыбаться? Однако, опасные разговоры она ведет при незнакомом человеке! Неужели настолько доверяет отцу Игнатию, что подразумевает: его внучка не может оказаться предательницей? Или все же провокация?

– С другой стороны, надеяться нам, кроме как на немцев, не на кого, – совсем другим тоном, лишенным даже оттенка прежней горечи, проговорила фрау Эмма. – И я прекрасно понимаю, почему вы идете на работу в такое сомнительное заведение, как «Розовая роза», а ваш дед, священник, праведник, не просто не препятствует, но еще и протежирует вам. Вы, конечно, хотите найти себе состоятельного друга, кого-то вроде Алекса Вернера, и заручиться поддержкой значительных лиц, от которых будет зависеть разрешение на эвакуацию, когда придет время. Об этом, такое у меня ощущение, мечтают все красивые девушки. Знаете, еще полгода назад, пока еще не существовало «Розовой розы» – а она была открыта не по моей инициативе, ее открыли германские оккупационные власти, чтобы устраивать досуг офицеров, меня просто пригласили ее возглавить, – пояснила фрау Эмма со странной улыбкой, которую вполне можно было бы назвать извиняющейся, – еще полгода назад я зарабатывала себе на жизнь весьма оригинальным способом: гаданием. Моя бабка была гадалкой, и у меня сохранился если не дар, то остались некие знания. Моими клиентками были отнюдь не бедные русские бабы, разлученные с родней или мужьями и сыновьями, воевавшими на фронте, а «кралечки», я их так называла, германских офицеров. Парадоксально: чем больше девушка пользуется успехом у немцев, тем больше она сама привязывается к какому-нибудь Гансу или Фрицу и тем большая тоска у нее по дому и по прошлому. А что не все «кралечки» продаются за хлеб и за солдатский суп, это совершенная истина. Цинично продающихся – весьма небольшой процент. И какие бывают крепкие и трогательные романы у них! Гадать им, конечно, было очень легко. Король, любовь до гроба, скорая встреча, дорога – это главное. Все они страстно мечтают о дороге. Куда угодно, только бы вырваться отсюда! Потом, когда открылась «Роза», многие пришли ко мне. Почти всех я взяла на работу. Вот так и вы будете искать своего короля.

– Слушайте, – недоверчиво проговорила Лиза, – мне показалось или вы упомянули об эвакуации? Вы в самом деле думаете, что она будет?