В путь-дорогу! Том II

— Отойдите прочь! — почти крикнулъ Абласовъ, — а то разбѣжитесь же, инспекторъ идетъ.

Нѣсколько головъ въ ту же минуту оглянулись, по направленію къ большой залѣ, откуда дѣйствительно катила фигура Ѳедора Ивановича, въ черномъ фракѣ, сшитомъ точно также, какъ и вицъ-мундиръ. Всѣ притихли и остались съ разинутыми ртами. Кружокъ который тѣснилъ Телепнева съ Абласовымъ, раздался, и имъ безпрепятственно можно было идти.

— Поѣдемъ домой, — сказалъ Абласовъ.

— Они подумаютъ еще, что мы убѣжали, — проговорилъ взволнованнымъ голосомъ Телепневъ.

— А очень нужно, что они подумаютъ, пьяная орда!

Послѣдніе слова онъ произнесъ такъ громко, что всѣ могли слышать,_но никто не отвѣчалъ, а напротивъ всѣ жались другъ за друга, испытывая непріятное приближеніе инспектора.

А Ѳедоръ Ивановичъ, завидѣвъ издали Квазимодо съ Эс-меральдой возымѣлъ желаніе разузнать: принадлежатъ ли эти театральныя лица его вѣдомству или нѣтъ. Для этого, онъ зашелъ сбоку къ Эсмеральдѣ и весьма нескромно за-заглянулъ подъ маску. Эсмеральда по чувству самосохраненія прикрылась тамбуринамъ, а Квазимодо какъ-то стушевался, и только кончикъ его рыжаго парика выгладывалъ изъ-за головы студента Бомбова. Двужилинъ, очутившись очень близко къ инспектору, инстинктивно прикрылъ ротъ ладонью.

— Господа! — произнесъ Ѳедоръ Ивановичъ, потянувши въ себя воздухъ напитанный спиртуозами… — я здѣсь слышалъ какой-то шумъ…

Всѣ молчали, только сзади кто-то икнулъ.

— А мнѣ эта Эсмеральда. немножко знакома, — продолжалъ Ѳедоръ Ивановичъ, съ улыбкой оглядывая всю компанію; — напрасно она прикрывается тамбуриномъ, глазъ начальства все видитъ.

Голова Квазимодо скрылась совсѣмъ за широкоплечей фигурой Бомбова.

— Желалъ бы я, — продолжалъ Ѳедоръ Ивановичъ, подвигаясь къ буфету, — взглянуть и на Квазимодо. Покажитесь, господинъ Квазимодо, за чѣмъ вы его заслоняете, господинъ Бомбовъ.

Нечего было дѣлать, приходилось предстать предъ очи начальства. Эсмеральда была счастливѣе, на ней красовалась маска, а на Квазимодо былъ только наклейной носъ, и какъ не была его физіономія намалевана, но не не трудно было узнать Гамлета-Сорванцова.

Господинъ. Сорванцевъ! — загнусилъ съ предательской улыбкой Ѳедоръ Ивановичъ, — вы очень удачно одѣлись; вѣдь Квазимодо сидѣлъ все на колокольнѣ, и вамъ можетъ быть, придется завтра посидѣть довольно высоко.

Почти всѣ улыбнулись отъ этой начальнической шутки, только самому Квазимодо не понравилась она, и онъ смиренно опустилъ голову.

— Отчего вы всѣ не идете туда въ залъ, — провозгласилъ Ѳедоръ Ивановичъ. — Я полагаю, что вы пріѣхали сюда не за тѣмъ, чтобы, — и онъ выразительно показалъ на буфетъ.

Всѣ стали подаваться, толкая другъ друга впередъ, къ большой залѣ; только однокурсникъ Телепнева, нахальный симбирецъ отвѣтилъ инспектору.

— Здѣсь, Ѳедоръ Ивановичъ, мѣсто злачно и прохладно, — сказалъ онъ, широко ухмыльнувшись.

— Есть мѣсто и прохладнѣе, господинъ Суковкинъ, — оборвалъ его инспекторъ съ величественнымъ спокойствіемъ! — совѣтую вамъ не забывать этого.

Симбирецъ только блеснулъ фалдочками, и уже былъ въ большой залѣ, а за нимъ потянулась и остальная братія. Ѳедоръ Ивановичъ, какъ пастырь, погналъ отъ буфета заблудшихъ овецъ. Квазимодо и Эсмеральда также изчезли, не произведя никакого Эфекта.

Телепневъ и Абласовъ стояли у дверей на лѣстницѣ и были 'свидѣтелями этой сцены.

Хорошій народъ! — тихо проговорилъ Абласовъ, качая головой;—скандалы дѣлаютъ, а предъ инспекторомъ дрожатъ какъ мальчишки.

— Откуда ты явился вдругъ, — спросилъ Телепневъ, — когда меня окружили?

— Да я все тутъ былъ, смотрѣлъ, какъ ихъ тотъ баринъ подпаивалъ.

— Развѣ онъ ихъ дѣйствительно поилъ?

— Ну да какъ же, дюжину шампанскаго имъ поставилъ! Ужь они съ радости то чуть ли качать его не принимались.

Телепневъ слушалъ Абласова и очень ему странно было видѣть его въ подобномъ настроеніи.

— Спасибо тебѣ,—сказалъ онъ, беря его за руку, и въ то же время подумалъ: „Въ немъ побольше энергіи-то, чѣмъ во мнѣ.“

Они сошли внизъ, и чрезъ нѣсколько минутъ Ѳеофанъ катилъ ихъ на крупныхъ рысяхъ по большой Кузнечной пло-щади, которую ярко освѣщалъ мѣсяцъ. Ночь стояла чудная и деревья чернаго пруда свѣтились издали сплошной массою.

— Экая тутъ пустяковина! — проговорилъ Абласовъ кутаясь въ шинель.

— Гдѣ?

— Да въ этомъ маскарадѣ-то. Ходятъ, ходятъ, вранье ни единой мысли не услышишь человѣческой!

— Да. — отвѣтилъ Телепневъ, — хорошо здѣсь все, и студенчество, и бонтонъ. Вотъ вы ко мнѣ съ Горшковымъ все приставали: познакомься! Лучше дома сидѣть, чемъ въ такомъ обществѣ бывать.

— Правда-то, правда, — проговорилъ Абласовъ. — А тебѣ все-таки по твоему характеру одному нельзя оставаться. — Больше онъ ничего не прибавилъ, а Телепневъ на это не возражалъ. Они молча подъѣхали къ дому Чекчуриной, простились у воротъ, и Телепневъ, входя въ свою квартиру, еще разъ, подумалъ объ Ольгѣ Ивановнѣ, вспомнилъ ея послѣдній взгладъ, поклонъ съ нижней площадки и спросилъ себя „А въ которомъ часу, завтра, я поѣду къ ней?“

VII.