В путь-дорогу! Том II

— Больно густо! и пешедраломъ продеремъ. А ты вотъ возжелай только, и отправимся къ барынѣ.

— Ну, ѣдемъ въ университетъ, сказалъ Телепневъ, надѣвая шляпу, или тебѣ не нужно, ты вольный козакъ?

— Нѣтъ, братъ, я поѣду, посмотрю, что будетъ въ за-лѣ-то.

— А Абласовъ что?

— Я къ нему заходилъ, съ черепомъ возится… а мундира еще не построилъ себѣ.

— Ну такъ ѣдемъ. Да какъ бы ему не досталось отъ инспектора.

— Онъ медикъ, братъ, на особомъ положеніи.

Яковъ подалъ Телепневу очень благовидную шинель, съ голубымъ воротникомъ изъ сѣростудентскаго сукна стального цвѣта. Подъѣхала коляска, и кудрявый феофанъ едва сдерживалъ сѣрыхъ, которые такъ и прыгали.

Быстро помчались наши пріятели по торцовой мостовой Преображенской улицы. День былъ яркій, по улицѣ разъѣзжали туземныя долгушки съ разодѣтыми барынями; студенческія шляпы направлялись все въ сторону университета. Коляска Телепнева обогнала противъ церкви Преображенія небольшой фаэтончикъ, на маленькихъ саврасыхъ вяткахъ. Горшковъ толкнулъ Телепнева и раскланялся съ дамой въ фаэтонѣ.

— Вѣдь это она, шепнулъ онъ: вчерашняя барыня.

Борисъ очень скромно взглянулъ на даму и тотчасъ же отвернулся, встрѣтивъ ея пристальный взглядъ. Сѣрые подкатили коляску къ большому подъѣзду. Швейцаръ былъ въ полной формѣ, съ булавой. Горшковъ придержалъ Телепнева на подъѣздѣ, чтобы раскланяться еще разъ съ дамой. Она выскочила изъ фаэтона и, проходя мимо Горшкова, еще разъ, очень привѣтливо кивнула ему головой.

— Отчего же вы не въ мундирѣ? спросила она Горшкова, взглянувъ на Телепнева.

— Я вольный козакъ — посторонній слушатель.

— По праву артиста, замѣтила она разсмѣявшись, и пошла на лѣстницу.

— Какова барыня? шепталъ Горшковъ Телепневу, поднимаясь по лѣстницѣ, посмотри-ка Боря, какая нога!

А нога дѣйствительно была очень хороша. Барыня поднималась, очень бойко шагая по ступенямъ. Она еще разъ оглянулась назадъ, и съ какимъ-то особеннымъ интересомъ.

— На тебя заглядывается, шепнулъ Горшковъ.

Взобравшись наверхъ, они прошли въ-слѣдъ за барыней, по большой свѣтлой площадкѣ, на которую выходила дверь въ актовую залу. Вторая дверь вела въ церковь. Въ церкви было очень полно, такъ что интересная дама могла съ трудомъ пробраться впередъ. Телепневъ осмотрѣлся. Кругомъ все студенты и студенты; изъ алтаря шелъ слабый свѣтъ, но церковь была очень темна, совершенно безъ оконъ, кромѣ трехъ выходящихъ изъ алтаря на улицу. Впереди стояло начальство, Ѳедоръ Ивановичъ, посѣщающій храмъ Божій каждое воскресенье, не смотря на то, что былъ лютеранинъ, ректоръ, маленькій синдикъ, громогласный деканъ, въ какомъ-то коричневомъ сюртукѣ. Но на самомъ видномъ мѣстѣ помѣщался толстенькій, приземистый мужчина сѣдой и съ огромной лысиной. Телепневъ догадался, что это былъ попечитель. Инспекторъ помѣщался отъ него въ сторонкѣ, стоялъ въ ранжирѣ, но съ сохраненіемъ достоинства въ физіономіи. Между студентами разсыпаны были помощники инспектора въ виц-мундирахъ. Одинъ изъ нихъ, сѣдоватый старичекъ съ брюзгливымъ лицемъ, высматривалъ изъ своего высокаго галстуха и пыжился все, вѣроятно для того, чтобы представить изъ себя начальственное лицо. Шитые воротники блистали на мундирахъ новичковъ, но было въ церкви довольно и старыхъ студентовъ. Нѣкоторые изъ новичковъ стояли впереди, на глазахъ начальства, какъ скромные, благочестивые мальчики. Особенно поражали своей благонравной наружностью два новичка, очень схожіе другъ съ другомъ лицомъ. Телепневу, стоявшему у одной изъ колонъ видны были эти юноши. Онъ вспомнилъ, что лица ихъ ему знакомы.

— Гдѣ мы видѣли вонъ тѣхъ? спросилъ онъ Горшкова.

— А на параходѣ-то, что съ маменькой-то ѣхали, по-французски-то все упражнялись.

Не трудно было отличить казенныхъ отъ остальной массы студентовъ. И изъ себя-то они были какъ-то пошаршавѣе, смотрѣли плебеями, да и мундиры-то на нихъ были казенной постройки, изъ толстаго сукна, съ широкими неуклюжими фалдами, съ высокими воротниками, на которыхъ вмѣсто блестящихъ петлицъ, шитыхъ серебромъ, значились очень невзрачныя галунныя нашивки. Особенною рѣзкостью чертъ отличались сибиряки; ихъ между казенными было человѣкъ до двадцати. Въ нѣкоторыхъ уголкахъ шли разговоры; всѣ осматривались, шушукали, глядѣли на дамъ, стоявшихъ отдѣльной кучкой за колонами, позади начальства. Служба шла какъ обыкновенно. За причетниковъ прислуживали два маленькіе студента, перетянутые въ рюмочку и немилосердно завитые. Хоръ пѣвчихъ пѣлъ хорошо; онъ стоялъ изъ казенныхъ и мальчиковъ уѣзднаго училища. Въ церкви пѣвчіе стояли въ растегнутыхъ мундирахъ, что составляло также ихъ привиллегію. Регентъ, рябоватый малый съ курчавыми волосами, то-и-дѣло подтягивалъ мальчиковъ, которые съ вытянутыми шеями смотрѣли на него и голосили. Цвѣтъ хора составляли толстый-претолстый теноръ и громаднаго роста басъ, оба изъ семинаристовъ, какъ и большая часть пѣвчихъ.

Телепневъ съ Горшковымъ не пошли къ кресту, а остановились у дверей.

— Господа новопоступившіе, пожалуйте въ актовый залъ! приглашали помощники инспектора.

Интересная дама прошла мимо нашихъ пріятелей.