В путь-дорогу! Том I

— Да вѣдь это взятка? — вскричалъ Борисъ.

— Не ты ее навязывалъ, — началъ Абласовъ убѣждающимъ тономъ. — Тебѣ не портить же аттестата. Онъ такая скотина, что, пожалуй, вовсе безъ аттестата выпустить.

— Животное, — подтвердилъ Горшковъ: —фуксій захотѣлъ, кактусовъ!.

— Что за подлость! — повторилъ Борисъ, спускаясь съ лѣстницы, и дорогой все думалъ о томъ, въ какое гнусное положеніе ставить его школьная жизнь. Былъ часъ второй. Онъ велѣлъ закладывать коляску и поѣхалъ въ деревню.

Маша выбѣжала къ нему на встрѣчу и сейчасъ же повела въ цвѣтникъ.

— Я тебѣ тетю покажу, — говорила она со смѣхомъ — ты ее такъ никогда не видалъ.

Они сошли съ терассы. Подъ кустомъ сирени, Софья Николаевна варила варенье. Она сидѣла на стулѣ, передъ жаровней, и мѣшала ложкой въ мѣдномъ тазикѣ.

— Ахъ, Боря, — вскрикнула она и приподнялась, чтобъ поцѣловать его.

— Что же это ты дѣлаешь? — спросилъ Борись.

— Варю для тебя землянику.

— Милая… въ такую жару, дыму нанюхаешься, голова у тебя заболитъ… и все это для меня!

И онъ началъ цѣловать ея руки.

— Пѣночекъ не хочешь-ли, Боря? — вскричала Маша, поднося ему блюдечко.

— Погоди, дружокъ, послѣ обѣда, тогда мнѣ и вареньица дадутъ.

— Ну, такъ я велю столъ накрывать, ты голоденъ, — говорила Маша, держа его за обѣ руки. — Экзаменъ хорошо выдержалъ?

— Хорошо, голубчикъ.

— Я сейчасъ вернусь, — и Маша побѣжала въ домъ.

— Сядь-ка вотъ тутъ, въ тѣнь, — сказала Софья Николаевна, лаская Бориса. — Опять прискакалъ. А кто проситъ? Вѣдь прямо съ экзамена?

— Да, моя радость, прямо… Знаешь, какое дѣло случилось? Право, даже совѣстно разсказывать тебѣ.

Въ немъ происходила борьба. Не хотѣлось ему передавать сцену съ Іонкой; но тяжело было и скрывать что-либо отъ Софьи Николаевны. Потолковавши съ минуту, онъ таки все разсказалъ.

— Такъ онъ кактусовъ просить? — проговорила она съ улыбкой.

— Ну, да, и фуксій… да гадко это такъ, ничего я ему не пошлю… за меня никогда взятокъ не давали.

— Постой, постой, — прервала она — какую переэкзаменовку онъ тебѣ назначилъ… Развѣ ты не выдержалъ изъ чего-нибуддь…

Борисъ вдругъ покраснѣлъ. «Пруссія…» мелькнула у него передъ глазами.

— Ты скрылъ отъ меня, Боря?… Случилось что-нибудь I… Какъ тебѣ не грѣхъ!

И слезы показались у Софьи Николаевны.

Борисъ опять все разсказалъ ей.

— Вотъ видишь, — начала она, закрывая лицо руками — видишь, какая я гадкая, я всему причиной… Ты забываешь обо всемъ, каждый день ѣздишь… чтобъ быть со мной… И вотъ ты не кончишь курса… Боря, ради Бога, не дѣлай этого, брось меня на все это время, вѣдь ты меня очень, очень огорчилъ… Я себѣ оправданія не найду!

Онъ началъ ее успокоивать. Она опять его прервала.

— Напротивъ, нужно отправить, цѣлый возъ и сегодня же.

— Радость моя, вѣдь это будетъ взятка…

— Да, взятка, глупый! но кто ее вызвалъ?.. я? Я и должна быть наказана… саму повезу, если ты еще слово скажешь… Мнѣ горько, обидно за тебя… но ты не виноватъ; это не на твою совѣсть ляжетъ, а на мою.

Она схватила его за руку.

— Пойдемъ сейчасъ-же въ оранжерею, — сказала она, увлекая его за собой.

Борисъ повиновался.

Изъ цвѣтника дорожка вела въ особое отдѣленіе сада, гдѣ помѣщался грунтовый сарай, теплица и оранжерея, въ дверяхъ которой ихъ встрѣтила сухопарая, рыжая фигурка, въ длиннѣйшемъ нанковомъ сюртукѣ. Это былъ главный садовникъ Панфилъ, большой плутъ и святоша.

Онъ пмѣлъ обыкновеніе продавать въ городъ цвѣты, фрукты и овощи, а деньги клалъ себѣ въ карманъ. За то цѣлый день читалъ духовныя книги.

— Покажи, гдѣ у тебя кактусы, — сказала ему Софья Николаевна, и начала ходить по оранжереѣ, высматривая цвѣты. — Этотъ къ директору, — указала она на огромный красный кактусъ, и улыбнулась Борису: — да ты не смѣйся, пожалуйста, вотъ и этотъ и этотъ…

Она насчитала горшковъ десять, и потомъ принялась такимъ-же образомъ за фуксіи.

— Да это цѣлый возъ, — проговорилъ смѣясь Борисъ.

— Не твое дѣло… Онъ перемѣнитъ на какую-нибудь гадость, — сказала она Борису по-французски, указывая глазами на садовника. — Панфилъ, — обратилась она къ садовнику: — ты всѣ эти горшки увяжи, они пойдутъ послѣ обѣда въ городъ. Я сама приду посмотрѣть, какъ ихъ будутъ укладывать…

И долго Софья Николаевна не могла успокоиться. Ее мучила мысль, что изъ-за нея Борисъ лишится хорошаго аттестата. Онъ насилу немножко ее успокоилъ; но она требовала, чтобы онъ отправился въ городъ тотчасъ послѣ обѣда, и не являлся-бы прежде, нежели выдержитъ изъ всѣхъ главныхъ предметовъ.

За обѣдомъ, Маша угощала брата земляникой со сливками, разсказывала ему, какая у ней славная коза и два маленькихъ зайца, какъ она ихъ кормитъ салатомъ; а въ садъ, гдѣ малина, боится ходить, потону что тамъ змѣй много.

Только-что кончился обѣдъ, коляска была уже подана.

— Что-же ты меня гонишь? — прошіщалъ Борисъ жалобно, цѣлуя руку у Софьи Николаевны.

— Поѣзжай, поѣзжай и носу показывать не смѣй безъ аттестата…

— Прощай, Боря, — залепетала Маша, обнимая его: — тебѣ правду говорятъ; учись хорошенько.

Борисъ не могъ не разсмѣяться, и нехотя сѣлъ въ коляску. Обѣ онѣ стояли на крыльцѣ и кланялись ему.

— Кактусы сейчасъ пойдутъ въ городъ! — крикнула Софья Николаевна.