В путь-дорогу! Том I

— Скоро, завтра же признаюсь въ любви Егору Пантелѣичу… — Она поцѣловала его въ лобъ… Борисъ сѣлъ на скамейку, обнялъ ее и началъ цѣловать въ бѣлую, прозрачную шейку… Вдругъ она встрепенулась и отвела его руки. Онъ обомлѣлъ. Въ дверяхъ бесѣдки стоялъ Лапинъ, немного бочкомъ, но смотрѣлъ на нихъ не прямо, а куда-то въ зелень. Софья Николаевна приподнялась и пришла въ себя. Она весело подала ему руку и попеняла за то, что не пріѣхалъ обѣдать. Борисъ все сидѣлъ на скамейкѣ и машинально поправлялъ волосы. Щеки его горѣли; онъ чувствовалъ большую неловкость и даже дрожь въ колѣнахъ.

— Здравствуйте, баринъ, — сказалъ ему громко Лапинъ: — что вы разсѣлись тутъ, — вы мнѣ совсѣмъ не рады?

Борисъ вскочилъ и началъ жать руку Ѳедора Петровича; но рѣшительно не нашелъ, что ему сказать.

— Вы обѣдали? — спросила Софья Николаевна.

— Вотъ еще, развѣ вы забыли, что я съ тѣхъ поръ, какъ себя помню, обѣдаю въ 12 часовъ.

— Ну, такъ вы теперь опять голодны. Я велю вамъ дать кислаго молока… приходите на терассу.

И она удалилась скорыми шагами.

Борисъ остался вдвоемъ съ Ѳедоромъ Петровичемъ, но не могъ, въ первую минуту, совладать съ своимъ смущеніемъ. Ему хотѣлось выйти изъ бесѣдки; но Лапинъ загораживалъ дорогу, и какъ-то странно, прищуривая правый глазъ, смотрѣлъ на него. Взгляды ихъ встрѣтились. Борисъ почувствовалъ, какъ краска разлилась по всему лицу его, покрыла даже носъ и уши.

Вдругъ, Ѳедоръ Петровичъ подалъ ему еще разъ свою широкую ладонь, присѣлъ на скамейку и его посадилъ.

— Посмотрю я на васъ, — началъ онъ добродушнымъ, но серьезнымъ тономъ: — вы юноша хорошій, неиспорченный..

Борисъ смотрѣлъ на него во всѣ глаза и не зналъ, что отвѣтить.

— Вы успокойтесь, — продолжалъ Лапинъ тѣмъ же тономъ: — если я и увидѣлъ это… меня не бойтесь…. Я вамъ не дядька, не гувернеръ… подошелъ немножко не впопадъ, — извините меня.

Борису очень хотѣлось сказать, чго онъ не боится и, конечно, не считаетъ своего опекуна гувернеромъ, но онъ промолчалъ.

— Я не хочу задѣвать васъ, — продолжалъ Лапинъ. — Только послушайте меня, старика: коли можете удержать свое чувство, не вводите вы ее, Софью-то Николаевну, въ лишній грѣхъ… У ней обязанности есть къ Машенькѣ. Вы хоть и мальчикъ, юноша; но я вамъ это говорю потому, что вы все-таки мужчина, а мужчина всегда виноватъ… я такъ разсуждаю.

— Вы, Ѳедоръ Петровичъ, думаете, — началъ-было Борисъ, но Ланинъ остановилъ его взглядомъ.

— Не оправдывайтесь передо мной, вы ни въ чемъ не виноваты… я не дядька вашъ… Вы смущены, значитъ въ васъ есть хорошее, молодое… маски на себя не умѣете еще надѣть…. Да вы поймите, что я вамъ говорю. Не запрещаю я вамъ любите… этого заказать нельзя… только не забывайте, что на вашихъ рукахъ сестра, не отдавайтесь такъ, очертя голову, не помня ни Бога, ни отца покойнаго, никого на свѣтѣ… Этакая любовь васъ высушитъ, вѣрьте мнѣ. Да и женщину-то такая необузданная любовь испортитъ. Я опять повторяю: вы вѣдь мужчина и должны это помнитъ…

Борисъ взглянулъ на доброе и серьезное лицо Ѳедора Петровича, и на душѣ его шевельнулось что-то хорошее.

— Благодарю васъ, — тихо проговорилъ онъ: — вы честный, благородный человѣкъ, вы — мой лучшій другъ…

— Другъ-то я вашъ — другъ, это истинно, ну, такъ вы такъ и поступайте… меня не бойтесь, и позвольте иногда вамъ правду-матку отрѣзать.

Ѳедоръ Петровичъ помолчалъ. Улыбка освѣтила его сжатыя губы.

— А впрочемъ, — сказалъ онъ: — пользуйтесь тѣмъ, что есть лучшаго въ жизни… благодарите Бога, что силы ваши, молодость ваша въ рукахъ такой прекрасной женщины… я вамъ вотъ нравоученія читаю, а вы въ правѣ надо мной смѣяться… Два раза молодость не приходитъ… Я по глазамъ вашимъ вижу, что вы счастливы. А вотъ бѣда-то настоящая, когда человѣка въ три погибели согнетъ отъ глупой, злополучной любви, на которую онъ все потратитъ, — а въ концѣ-то концовъ — кукишъ ему покажутъ…

Ѳедоръ Петровичъ чуть слышно вздохнулъ и проговорилъ:

— Пойдемте ѣсть кислое молоко; да вы ужъ полноте стѣсняться…

Борису стало совѣстно своего малодушія. Онъ встрепенулся, пожалъ Лапину руку и довольно бодро пошелъ съ нимъ къ терассѣ. Доброе слово Ѳедора Петровича отогнало отъ него тяжелую, назойливую мысль, что тайна его открыта. Онъ чувствовалъ въ немъ вѣрнаго друга, ему сдѣлалось совсѣмъ легко. Только послѣднія слова и вздохъ Лапина заставили его задуматься: «Видно онъ любилъ несчастно?» спрашивалъ онъ себя, «вотъ оттого-то онъ такой добрый».

Они нашли на терассѣ Софью Николаевну за круглымъ столомъ, на которомъ стоялъ горшокъ съ простоквашей. Ланинъ началъ ѣсть и похваливать. Разговоръ оживился; не чувствовалось никакой натянутости. Софья Николаевна была очень любезна; повела опекуна по саду, показывала ему лучшія мѣста, гдѣ можно посидѣть, почитать и помечтать. Борись ходилъ также съ ними. Потомъ прибѣжала Маша и объявила съ сокрушеннымъ сердцемъ, что земляники во всей рощѣ не оказалось…