В путь-дорогу! Том I

— Боренька, какъ ты расфрантился! — заговорила Маша, осматривая его со всѣхъ сторонъ. — Покажись-ка, покажись-ка къ свѣту… какой галстухъ… а жилетка бѣлѣе моего платья… ты совсѣмъ большой, Боря, точно помѣщикъ какой. — Маша не прибавила другаго сравненія.

— Помѣщикъ, — повторилъ Борисъ и разсмѣялся.

— Право, — точно помѣщикъ…. А пора ужъ ѣхать, Боря, давно ужъ благовѣстятъ… тѣсно, я думаю, какъ въ церкви.

— Сейчасъ, голубчикъ, — отвѣтилъ Борисъ и нагнулся къ своей сестренкѣ. — Ну-ка, покажись и ты мнѣ… платье новое?

— Новое, Боря… тетя подарила… Ахъ! — вскричала дѣвочка: — ахъ, какая я гадкая… Боренька, милый мой, прости меня.

И она бросилась цѣловать его.

— За что, что такое? — говорилъ Борисъ, отвѣчая на ея ласки.

— Я и не поблагодарила тебя! — И она вдругъ вытянула изъ-подъ своего корсажа большой золотой крестъ, на золотой же тоненькой цѣпочкѣ.

— Это кто мнѣ подарилъ! — вскричала она. — А я и забыла поблагодарить; ахъ, какая я гадкая!

Маша даже огорчилась.

— Это я ужъ на тебя — заглядѣлась, — добавила дѣвочка, точно схватившись за оправданіе — а мнѣ твой подарокъ дороже всѣхъ будетъ.

И она опять бросилась къ брату.

— Ну, пойдемъ, ѣдемъ, — сказала она, беря его за руку. — Тетя совсѣмъ готова… Какая она хорошенькая,

Боря. Никогда я ее такой не видала…. Во всемъ свѣтѣ только два хорошенькихъ и есть: ты да она.

Они нашли Софью Николаевну въ залѣ. Дѣйствительно, Маша была права: Софья Николаевна, въ легкомъ, бѣломъ платьѣ и длинной мантильѣ, съ небольшой наколкой на головѣ, казалась молодой, чуть не семнадцатилѣтней дѣвушкой; румянецъ игралъ на щекахъ, волосы, съ особенною роскошью, падали на лобъ и щеки; вся ея фигура въ бѣломъ казалась еще стройнѣе, еще изящнѣе. Именно такой должна она была явиться на Свѣтлый праздникъ.

Борисъ не удержался, чтобъ не взять ее за руку. Она взглянула на него мягко, ласково, но съ какимъ-то особымъ оттѣнкомъ, который подходилъ къ характеру этой ночи.

— Тетя! — закричала Маша — ты точно невѣста! Мнѣ хочется съ тобой христосоваться…

— А спать тебѣ не хочется? — спросила ее смѣясь Софья Николаевна.

— Нѣтъ, нѣтъ, я хочу Богу молиться; поѣдемте.

Борисъ подалъ салопъ Софьѣ Николаевнѣ и, въ то время, какъ Маша проходила въ переднюю, поцѣловалъ ее въ шею и шепнулъ — «радость моя!»

XXXIX.

Приходская церковь Николая Чудотворца горѣла шкаликами. Вся колокольня была залита свѣтомъ. Звѣзды и разныя фигуры размѣщены были между окнами; а на колоннахъ, поддерживающихъ карнизъ портика, висѣли треугольники. Надъ папертью картина на прозрачной бумагѣ изображала Воскресеніе Христово. Экипажей было много; пародъ входилъ густою вереницей; нищіе въ два ряда обступили паперть.

Борисъ съ трудомъ протискался, очищая дорогу для Софьи Николаевны и Маши. Приходъ былъ богатый, дворянскій; народу набралось полна церковь. Семейство Телепневыхъ всегда становилось направо отъ входа, противъ праваго придѣла, во имя великомученицы Варвары, гдѣ въ Свѣтлый праздникъ и служили, обыкновенно, заутреню; а раннюю обѣдню переходили служить въ холодную церковь, отдѣленную отъ теплой большою аркою, сквозь которую видѣнъ былъ богатый иконостасъ, освѣщенный сотнею свѣчъ въ паникадилахъ. Въ лѣвомъ придѣлѣ весь полъ былъ установленъ пасхами и куличами, на большихъ блюдахъ и тарелкахъ. Тонкія свѣчки были прилѣплены къ каждому блюду и свѣтъ ихъ, сливаясь съ освѣщеньемъ отъ паникадилъ, производилъ особенный красноватый отливъ.

Служба только-что началась. Въ церкви было очень душно. Запахъ ладана и воску наполнялъ воздухъ; но лица сіяли, смотрѣли празднично, молились мало; но точно чего-то всѣ ожидали… Бѣлыя платья женщинъ сплошною стѣною обступали амвонъ и клиросы.

Телепневы помѣстились въ углу за печкою и ограждены были отъ толчковъ и давки. Только-что они стали на мѣсто, народъ хлынулъ къ выходу: пошли ходомъ вокругъ церкви. Настала тишина, прерываемая то тамъ, то сямъ кашлемъ, шепотомъ, шарканьемъ. На минуту всѣ какъ-будто совсѣмъ притихли… послышалось пѣніе на паперти; потомъ ближе и ближе, и радостно ворвался наконецъ и загудѣлъ по церкви гимнъ:

«— Христосъ воскресе!» — раздался голосъ священника. — «Воистину воскресе», — отвѣтили дружнымъ гуломъ сотни голосовъ, и пошло всеобщее цѣлованье.

Почти въ одинъ мигъ Борисъ и Софья Николаевна обратились лицомъ къ другъ другу и похристосовались. Она пожала ему руку и тихо проговорила: — «мнѣ хорошо».

Борисъ долго держалъ ее за руку. Со свѣчей, въ своемъ бѣломъ нарядѣ, въ этомъ мірѣ свѣта и торжественныхъ звуковъ, она была чудно хороша. И онъ почувствовалъ, какъ что-то мягкое, глубоко-умиляющее входило ему въ сердце и точно еще больше сливало всю его жизнь съ жизнью любимой женщины. Не однимъ страстнымъ чувствомъ былъ онъ полонъ; въ эту минуту, онъ сливался съ нею въ порывъ къ чему-то, что казалось выше и прекраснѣе ихъ любви и жизни, съ ея радостями и угрызеніями! Онъ преклонялся предъ той любовью, которая проститъ ему все: и молодость, и первую страсть, и всякую немощь духа и плоти.