В преддверии Нулевой Мировой войны

В сопровождении толмача Меньшиков выехал из лагеря. Там, где турецкие выстрелы еще не могут достать, остановился, подвесил на кончик сабли вынутый из кармана сомнительной свежести белый платок. Украдкой перекрестился. Пан или пропал! Махнул рукой ехавшему вслед трубачу. Тот, завалившись в седле, изо всех сил затрубил, распугав закружившихся над цветущей степью с недовольным криками птиц. Помахал импровизированным белым флагом на кончике сабли. Турки на бастионе Азова начали показывать на него руками, значит заметили. Послы неторопливо поскакали к крепостным стенам. Хмель, бывший основной причиной опрометчивого решения как корова языком слизнуло. Несмотря на то, что на улице жарко, начало слегка потрясывать. Загорцевал у высокой каменной стены. Сверху свешиваются головы в фесках, показывают на него пальцем, говорят по-турецки.

— Я посол! — крикнул вверх Александр, — Есть тут с кем говорить?

Толмач почти синхронно прокричал по-турецки. Вниз наклонился толстый турок, качнув белоснежной чалмой, ответил на вполне понятном русском языке:

— Говори урус, я Гасан-паша, управляющий этим городом!

— Извещаю! — громко и бесшабашно прокричал вверх Меньшиков, — к крепости прибыл с сильным войском русский царь. Коль сдадитесь на честный аккорд, он обещает отпустить гарнизон с честью, с ружьями и пушками. И насельников азовских, кто пожелает, обещает отпустить! А буде не согласитесь возьмет крепость на шпагу. Тогда не взыщите, три дня солдатам на потеху!

Наверху рассмеялся громко, судя по высокому войлочному колпаку с пришитой спереди деревянной ложкой, янычарский чин. Пышные усы почти достигают ушей, подбородок бритый. Пальцем обидно показывает на посла. Выражение худого и хищного лица презрительное и задиристое. Физиономия вполне славянская, встретишь в ростовской глубинке и не обратишь внимание. Таких тысячи. Быть может когда-то его называли Иван или Петр, но сейчас это турецкий воин и фанатичный враг православных. Повернулся к стоящим позади паши туркам в богатых одеждах, что-то громко произнес хриплым голосом. Те обидно засмеялись.

— Что сказал басурман? — Меньшиков наклонился к толмачу, выслушав ответ, вспыхнул. Смерил наглеца драчливым взглядом и вновь посмотрел на пашу. Тот провел обеими руками по окладистой полуседой бороде, ответил глухим голосом:

— Слава аллаху, стены Азова высоки и крепки, припасов хватает, а сердца османских воинов полны отваги! Хоть сто лет стойте под крепостью, Вам никогда ее не взять!

— Ничего! Полсотни лет тому назад казачки Азов брали, и мы возьмем, коль честию отдать не хотите! — гарцуя на коне прокричал, закинув голову вверх, Меньшиков, — Так что царю передать?

— Езжай гяур! Скорее солнце упадет на землю, чем Азов сдастся!

Меньшиков развел руками, белый платок соскользнул с сабли. Он повернулся к толмачу:

— Езжайте в лагерь!

— А ты? — переводчик посмотрел на Меньшикова с удивлением.

— Езжай, я сказал! — уже не сдерживаясь гаркнул Алексашка.

Когда толмач с трубачом отъехали сажен на сто, поднял голову наверх, нашел взглядом янычара.

— Эй ты! С ложкой во лбу, кто посмел облаять меня! Выходи из крепости, посмотрим так ли ты смел, когда вокруг нет стен!

Тот понял, видимо немного знал русский язык. Наклонился, прокричал краснея и едва не брызжа слюной:

— Урус, собак, шайтан!

— Выходи коль не трус!

В бойницах показались стволы мушкетов. Меньшиков пригнулся к гриве коня, поскакал прочь. Несколько запоздалых выстрелов бесполезно прогремели вслед. Загоревал посредине поля, разделяющего турецкую крепость и русский лагерь. Вскоре открылась небольшая дверь в воротах, турок выехал из Азова.

Турок остановил коня за сотню аршин до русского. Одет в традиционную для янычар яркую одежду: малиновая куртка с разрезными от плеча рукавами, синие шаровары, на ногах сапоги из желтого сафьяна. На голове белоснежный колпак с свисающим позади куском материи, напоминающим по форме рукав султанского халата. Сам жилистый, поджарый, настоящий воин. На лице застыло презрение, уверен в себе как в конном бойце. Острый кылыч[41] в руке играет, выделывает замысловатые движения, над головой звенящая яркая дуга, лезвие бросает по сторонам стремительные солнечные зайчики.

- Урус, шайтан, иди сюда — прокричал турок, — уши отрежу!

Меньшиков зачастил в ответ московской матерной скороговоркой. Сердце стало колотиться в два раза чаще. На ладонях появился липкий, противный пот. Он торопливо вытер руки о кафтан и перехватил поудобнее эфес. Из ножен с певучим звоном вылетела, мерцая благородной синевой, сабля.

— Держись, гололобый! За все ответишь! — промычал сквозь зубы Александр и до крови закусил губу. Родной дядя погиб в бою с татарами, а его жена сгинула без вести в плену. Неоплаченных счетов хватало… Сейчас этот турецкий офицер олицетворял все беды, которые принесли османы и татары русским. Меньшиков больше не колебался.