В поте лица своего

Ну а как теперь выглядит гнездо моей юности? Кто занял его? Окна четвертого этажа освещены. За прозрачными занавесками мелькают тени. Кто они, люди, живущие в бывшей моей квартире? Где работают? Очень мне хочется взглянуть на них, поговорить, сказать, что это мой дом.

Иду! Каждый с первых же моих слов поймет меня.

Медленно поднимаюсь наверх. Крутая длинная лестница. Та самая! Последняя площадка. Дверь справа. Не та! Не моих времен, щелястая, топорная, вымазанная на скорую руку грязно-коричневой липучей, вечно сырой краской. Новая. Глухая. Обитая черным дерматином.

В самый последний момент, уже подняв руку, я дрогнул. Позвонить или не позвонить?.. Ладно! Нажимаю кнопку. Раздается не резкий звонок, а нежное, мелодичное звучание. Послышались энергичные шаги. Кто-то прильнул к хитрому глазку, высмотрел что надо и распахнул дверь.

По ту сторону порога в светлой, отделанной под дуб прихожей, стояла смуглолицая, черноглазая женщина, та самая, которую мы с Егором Ивановичем выручили сегодня на дороге. Вот так встреча!

Какое-то время мы растерянно смотрим друг на друга, но она быстро приходит в себя.

— Добрый вечер, — не проговорила, а пропела. — Пожалуйста, заходите.

— Виноват. Простите, — бормочу я, чувствуя, как кровь прихлынула к моему лицу. — Простите… Не знал, что вы здесь живете… Я в тридцатых три года здесь жил. Потянуло взглянуть…

— Не оправдывайтесь. В этом нет никакой нужды. Очень хорошо понимаю вас. Прошу.

Она взяла меня под руку, провела в большую комнату с хрустальной люстрой, коврами, диваном, креслами, цветами в вазах, с черным роялем в углу.

Сорок лет назад здесь жил слесарь паровозного депо Жаворонков со сварливой женой Полиной. Спали они на щелястом, с облупившейся краской полу. Варили еду на «буржуйке» с выведенной в окошко трубой. Рассказываю об этом новой хозяйке нашего бывшего жилья.

Она вскинула гладко причесанную голову, весело рассмеялась.

— Вспомнили! Житье-бытье давно минувших дней. Сейчас ваши бывшие соседи живут, наверное, не хуже меня.

— Все верно. Но я, знаете, никак не могу забыть, как мы  н а ч и н а л и. Все удивляюсь. Вернее, не удивляюсь, а радуюсь тогдашнему нашему оптимизму, нашей вере в будущее.

— Да, вера — великая вещь. Хотите кофе? С пирогом. Только что испекла.

Она разлила по чашкам кофе, поставила на стол блюдо с пирогом.

— Пожалуйста, прошу.

— Спасибо… Вы всю квартиру занимаете?

— Разумеется. Вдвоем с мужем. Детей у нас, к сожалению, нет. Он сейчас в Москве, в командировке. А вы… вы тоже в командировке здесь?

— Да.

— А, собственно, кто вы?

Покривила душой. По глазам вижу — знает она, кто я такой, откуда, но почему-то считает нужным скрывать.

— Моя фамилия Голота. Егор Иванович познакомил нас.

— Извините, я тогда не расслышала. Голота!.. Так я же вас хорошо знаю. Мы с вашей женой в прошлом году отдыхали в Соколове. В одной комнате жили. Она вам наверняка обо мне что-нибудь рассказывала.

— Жены много чего не доверяют своим мужьям.

— Мужья платят им той же монетой, — засмеялась хозяйка. — И правильно делают. В самой дружной семье бывают тайны, которые не следует до поры до времени знать ни супругу, ни супруге.

Не согласен, но не отвечаю. Не хочется вступать с «царицей Тамарой» в неприятную и опасную для меня дискуссию. Могу нечаянно проговориться, выдать себя с головой. Дело в том, что я с некоторых пор не нахожу общего языка ни со своей женой, ни с чужими. Моя точка зрения на супружескую жизнь стала настолько своеобразной, что я предпочитаю о ней умалчивать.

Ем яблочный, еще теплый пирог с удовольствием. Вкусно! Но недолго блаженствовал. Вдруг почувствовал, как мягкие куски пирога превратились в жесткие камни и прямо-таки ввинчиваются в желудок, оставляя, наверное, на стенках пищевода кровоточащую резьбу. Больно! Так невмоготу больно, что кричать хочется… Медленно, маленькими глотками, допиваю свой кофе. Вроде бы полегчало. Я отодвинул красную, на красном блюдечке чашечку, поднялся.

— Спасибо, Тамара Константиновна. Мне пора.

— Куда же вы? Почему заспешили?

— Через полчаса мне надо быть на комбинате.

— Ну, если надо… Да, в какой комнате вы жили?

— В самой махонькой.

— Там теперь моя спальня. Хотите посмотреть?

— В другой раз, если позволите.

Она тоже поднялась:

— Ну что ж, до свидания…

Ничего дурного я как будто не сделал. Но чувствовал себя скверно. Всю дорогу до «Березок» муторно было на душе. И в гостинице долго не мог успокоиться. Шагал по комнате, стоял у окна, смотрел в темный парк, слушал шорох листьев и пытал себя: почему мне тошно? почему вдруг нутро заболело?

Около двенадцати раздался телефонный звонок. Кому я понадобился так поздно? Поднял трубку. Женский голос, певучий, вкрадчивый, произнес:

— Добрый вечер. Это я, Тамара Константиновна. Вспомнила сейчас, что завтра, я выступаю в доменном. В пятнадцать часов. Буду петь — вся выложусь!

— Прекрасно. Желаю успеха.

— А вам не хочется послушать мое пение?

Я усмехнулся: удостоился персонального приглашения!

— Если к пятнадцати случайно окажетесь в доменном, загляните в красный уголок.

Я решил прекратить затеянную царицей игру. Ответил вежливо, но сухо: