В последний раз

Мави раскрутила ракетку для жеребьевки сторон. Мертон выиграл и выбрал подачу. С самого начала он хорошо усвоил урок, какой преподали: подача – единственное, что зависит только от тебя самого, что можно совершенствовать в одиночку. Стоически, сосредоточенно, терпеливо Мертон предавался таким упражнениям постоянно, пока участвовал в турнирах, пользуясь любым свободным кортом: приносил туда корзинку и часами отрабатывал угловые и боковые удары. Так подача превратилась в самую верную его опору в игре. Здесь, на асфальтовом покрытии, он мог рассчитывать на то, что отскок мяча будет выше. Мави ждала, собранная, настороженная, и с трудом сумела взять два первых. Третью подачу вернула, но ударом коротким и слабым, что сделало ее очень уязвимой. Когда она побежала, чтобы поймать реверс Мертона, он легко перестроился и послал мяч в другой угол корта. В четвертом гейме ей удалось словить отбитый им удар, и они долго, напряженно обменивались мячами. Мави нападала все яростнее, била вдоль боковых линий, пренебрегая риском, а Мертон бегал по корту и, как мог, отражал удары. Когда наконец мяч Мави перелетел через сетку, едва не коснувшись ее, Мертон в последний момент отправил его судьбоносным слайсом прямо к ее ногам, и ей не удалось этот мяч поднять. Мави, заметил Мертон, едва сдержала досаду, а когда они менялись сторонами, старалась на него не смотреть, стремясь поскорее очутиться на линии подачи, чтобы отыграть гейм.

Но и в следующих геймах повторялась, с минимальными вариациями, эта первоначальная схема. Мави атаковала его, как могла, сильными ударами, кручеными и резаными, которые Мертон отбивал, пока со всей неизбежностью либо она, из нетерпения, посылала мяч за линии, выбрав неверный угол, либо – но это случалось гораздо реже – этот последний яростный удар удавался, Мертон не успевал отбить, и Мави получала очко. И раз за разом, в такой зловещей пропорции, она громила сама себя и теряла геймы, начинавшиеся с ее подачи. А когда наступал черед подавать Мертону, Мави проигрывала еще легче, поскольку ей удавалось отбить две-три его подачи, не более. По мере того как продолжался сет, Мави раздражалась все сильнее, громко бранилась, вскрикивала, колотила ракеткой по асфальту. Глядя на нее, Мертон словно узнавал себя на турнирах юниоров. Он тоже постоянно злился, был весь на нервах. Хотелось сказать ей, что все образуется, кинуть какое-то слово через сетку, но Мертон слишком хорошо знал, поскольку сам не раз проходил через такой маленький ад, что Мави не захочет ничего слушать. И все-таки кое-что произошло, когда они менялись сторонами, и Мави должна была подавать при счете 0–5 в его пользу. Она в первый раз присела на скамейку, отложив ракетку. Отерлась полотенцем, глубоко вздохнула, подставив лицо солнцу, и, будто одежда мешала ей, сунула руку в вырез платья, одним ловким движением вытянула лифчик и снова схватила ракетку. Ее грудь, развитая, высокая, упругая, теперь частично выступала из выреза. Мави сняла лифчик нарочно? Груди под платьем обрели собственную жизнь, напрягаясь по мере того, как Мави готовила подачу. Мертон не мог не следить в иероглифе удара за этим вторым полускрытым вращением, словно в момент, когда Мави ударит по мячу, груди должны будут выскочить наружу, и минутная рассеянность помешала ему отбить подачу. Вторую подачу он принял, но Мави неожиданно бросилась к сетке, побежала бегом. Мертон снова увидел их, они волновались, двигались так близко, и ответный мяч улетел слишком далеко. Он вдруг почувствовал, что попал в роман Гомбровича, только приходилось мысленно твердить не «бедра, бедра», а «сиськи, сиськи». Ведь разве новая стратегия Мави не была намеренно избрана, разве не взяла она за образец то, что случилось накануне вечером, не продолжила борьбу, выставив сиськи против сисек? И разве не был он так же заворожен, не проигрывал очко за очком, следя за тем, как колышутся эти двойняшки, которых Мави подносила к сетке во время атак все более сокрушительных? Мертон проиграл гейм, Мави промолчала, но, когда он передавал ей мячи, отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Он заметил также, что теперь она дожидалась его подачи внутри квадрата и сильно наклонялась вперед. Или он все это себе внушил? К счастью, на безопасном расстоянии, у задней линии, чары частично ослабевали. Мертону удалось сосредоточиться, чтобы правильно провести подачу, и, стараясь из предосторожности вообще на нее не глядеть, он четырьмя такими же закончил сет. Мави, чья досада, казалось, моментально исчезла, направилась к сетке и в своей насмешливой манере пожала Мертону руку. Ему почудилось, будто она в глубине души праздновала победу.

– Я должна научиться отбивать эти твои проклятые подачи, – заявила она. – Но знаю, как обыграть тебя в следующий раз.

Они вместе прошли к скамейке, и Мави рухнула, обессиленная, раскинув руки. В ярком солнечном свете Мертон видел ее кожу, сверкающую, в иголочках пота, и как эти капли соскальзывали с шеи в вырез платья, в глубокую ложбинку между грудями.