В полночь упадет звезда

Горыня улеглась, натянула на плечи кожух, а ноги Затея укрыла ей какой-то старой вотолой. Впервые за много дней Горыня была сыта, и хотя голова по-прежнему побаливала, все существо ее сладко предвкушало блаженство отдыха в тепле. Горести исчезли, сменившись каким-то вязким безразличием, но она была ему рада, как передышке от постоянной утомительной боли.

И едва успев все это осознать, Горыня заснула.

Глава 6

Холодные пальцы коснулись ее лица. Прошлись по чертам, будто угадывая – та или не та. Рука была жесткая, крупная, мужская.

– Затея! Затея! – прогудел низкий глухой голос. – Слышишь ли меня?

Как из-под земли…

Горыня сознавала, где она находится – в Затеиной избе. Непроглядная ночь, она лежит на лавке, где еще вчера лежало тело отца… и спит. Или нет?

– Затея! – снова позвал голос над самой ее головой. – Спишь ли ты?

Это он. Отец. Он пришел… вернулся из пепла крады, чтобы…

Сердце обрывалось от холодного ужаса, руки и ноги застыли. Будто льдом сковало жилы, по всему телу разлилась судорожная боль. Что ему надо? Добрые мертвецы не приходят. А если уж пришел, то хоть будь он твой отец или брат родной, добра от него не жди.

Горыня не так чтобы удивилась. В этом лесу, в этой избе она не ждала ничего доброго ни от кого и ни от чего. Обернись вдруг ложка в руке змеей, а хлеб во рту камнем – она и тому бы не удивилась.

Но вот случилось самое худшее.

Холодная, крепкая как железо рука взяла ее за горло и немного сжала. Не настолько сильно, чтобы перекрыть дыхание, но довольно, чтобы дать понять – она может это сделать.

А Горыня не могла и шевельнуться. Оцепенение сковало ее всю, она не могла даже поднять веки, как будто их зашили. Но что толку от глаз – в избе совершенно темно, да и таких гостей глазами увидеть невозможно.

Рука отодвинулась от горла, скользнула по ее голове.

– Кто меня зовет? – раздался испуганный, неуверенный голос Затеи от той лавки, где спала хозяйка. – Горынюшка, ты?

– Где ты? – спросил в ответ глухой мужской голос.

Раздался легкий шум… а потом Затея истошно взвизгнула. Еще бы не взвизгнуть, когда холодные руки из тьмы вдруг коснулись ее головы, лица, а потом сразу же вцепились в горло.

– Не узнаешь меня? – сказал мужской голос. – Я это, Верес, муж подружки твоей, Добронравы. Ты меня сгубила, змея подколодная!

Затея что-то пищала в ответ. Она полусидела на лавке, притиснутая к стене, а чьи-то руки держали ее за горло, не убивая, но и не давая свободно дышать.

– Всю правду мне расскажешь, иначе тебе живой не быть. Сей же час удавлю и с собой во тьму подземельную утащу, – пообещал голос. – Живо отвечай. Да или нет?

Говорить Затея не могла, но попыталась кивнуть. Поняв это как знак согласия, ночной гость ослабил хватку.

– В-в-все скажу, – просипела Затея. – Только не убивай… Вересушка… Ты сам-то… жив?

– А ты как думаешь? – спросил гость, и голос его подразумевал один ответ – не тот, какой подразумевается обычно. – Ты Добронраве злое зелье подсунула?

– Д-да я ж не хоте…

Руки опять крепко сжали горло, и ответ оборвался.

– Не лги, змеища! – злобно прошипел голос. – Что за зелье было?

– Ч-чемерица-трава.

– Для чего ее?

– Д-для… – Затея резко втянула воздух в узкую оставленную ему щель. – Д-для люб… ви.

– Для любви, говоришь? – Гость глухо хохотнул. – А что же у меня от того питья во чреве будто тыща бесов поселилась? И грызли меня изнутри, и терзали, и кололи… и наружу рвались с верхнего конца и с нижнего. Так и до самой смерти умучили. Это ли любовь?

– Оно д-для любви… Чтобы т-ты жене ни в чем не перечил и во всем п-покорялся…

– Ты ей дала траву чемерицу, чтобы я выпил и стал во всем Добрушке покорен?

– Истовое сл… М-мать-земля…

– Какая тебе земля-мать? – с презрением прервал ее покойник. – Дивоженки тебе и матери, и сестры! Где бабкины кудесы? Отдавай, иначе не пущу живой!

– В-вересушка… – У Затеи стучали зубы, так что было трудно разобрать ее речь. – Н-нету их у меня!

Дальше раздавался только писк – видно, сочтя это ложью, ночной гость снова сжал ее горло.

– Н-нету… – снова заговорила она. – Сестра моя забрала…

– Сестра? Морочь кого другого! Нет у тебя сестер больше!

– Н-названная моя сестра…

– Та змеюка, Лунава?

– О-она. Забрала и ушла… восвояси.

– Куда ушла?

– Н-не веда… – дальше раздался только стон.

– Говори! Где она хоронится?

– Ты не найдешь ее. Не покажется она чужому человеку. Только я… Отпусти меня, я через… три дня принесу тебе кудесы.

– Принесешь?

– Ты приходи… опять сюда… на третью ночь. Будут тебе кудесы.

– Постой! А кто у тебя на той лавке лежит? Не Лунава ли?

– Да ну что ты! Это я… дивоженку поймала в лесу!

Раздалось хмыканье – кто бы мог подумать, что покойники умеют смеяться. Горыня даже не сообразила, что речь идет о ней самой, и испугалась: тут еще какая-то дивоженка завелась?

– Какую-такую дивоженку?

– Она видом почти как девка, а ростом – с бортевую липу, на две головы тебя выше, едва в избу помещается. А назади у нее хвост, а вместо спины – дыра пустая, а ноги шерстью покрыты.

– Вот так диво! Надо бы поглядеть…

– Нет, нет, не гляди! Она тебя увидит – может кинуться!