В поиске истины

— Как-то раз, правда, пришёл он на смену словно после крепкого подпития. Глаза красные, веки опухли, голос сиплый. «Что это ты себе позволяешь!» — сказал ему. А он в ответ: «Извини, Пал Палыч. Так уж случилось». Ну, я и отстал. А зря. Надо было допытаться, что да к чему. Глядишь, и уберёг бы парня.

— Только раз так было?

Хлебников неторопливо прихлебнул из чашки.

— Так — только раз. Хотя ребята сказывали — по ресторанам он хаживал.

— Говорят, был чемпионом города по боксу?

— Да, славу имел. Но она ведь не только радость. Иных и отравить может. Не каждый перед ней устоит, особенно когда ему ещё восемнадцать… Я потом с тренером его схватился. Как же, мол, ты допустил, чтобы споткнулся парень. Так ведь Скляр меня и слушать не стал. Мол, авторитет его подрываю. По-моему, дрянной он человек!

Я промолчал, хотя был полностью согласен с такой аттестацией.

— А вы, собственно, почему интересуетесь Игорем? Он что-нибудь опять выкинул? — спросил Хлебников.

— Нет-нет, — поспешил я успокоить. — Просто кое-что осталось невыясненным в его деле. Вот и хотелось бы поговорить об этом. Он ведь не один был в тот злополучный вечер. А вот назвать соучастника — не захотел. Как считаете — почему?

Хлебников отставил в сторону чашку.

— Всякое может быть… — ответил задумчиво. — Парень-то он душевный, даром что сиротой рос. Может, пожалел кого, вот и умолчал о нём. Я Игорька знаю: горе у кого или забота большая — всего себя этому человеку отдаст. Уж очень отзывчивый. И помяните моё слово — здесь тоже что-нибудь такое случилось… Вы с ним будете говорить?

— Буду.

— Имейте это в виду. И привет от меня передайте. Скажите, Пал Палыч на него хоть и в обиде за ЧП, но в любое время готов принять на участок. Да и ребята по-хорошему о нём вспоминают. Я, правда, писал ему об этом, да он на письма не отвечает. Верно, стыдится за себя. Только зря замыкается. Вы и это передайте. Мол, верим в него, в его рабочую струнку верим. Так и передайте, ладно?

— Так и передам, — заверил я. — Спасибо вам, Пал Палыч.

— За что же спасибо?

— И за прямоту вашу, и за радушный приём… За всё!

Я допил чай, поднялся из-за стола.

— Ну… Мне надо идти.

Он несколько растерянно протянул руку. Крупную, жилистую… Я с чувством пожал её:

— До свидания!

— А может, посидим ещё?

Я качнул головой и вдруг поймал себя на мысли, что не выяснил ещё один вопрос.

— А с кем дружил Игорь?

Хлебников пожал плечами, задумался.

— Да вся бригада уважала его, — ответил он через минуту.

— А Эдик у вас на участке есть?

— Нет такого. Ни на участке, ни в цехе.

Я ещё раз попрощался с ним и гостеприимной хозяйкой и покинул квартиру.

На улице уже стемнело, стало прохладнее. Неторопливо двигался к своему дому и медленно проигрывал в памяти сегодняшние встречи… Как хорошо, что на свете есть Хлебниковы! Обязательно скажу Пикулину, чтобы держался своего Пал Палыча.

Я шёл, и с каждой минутой всё, прежде скованное заботами и тревогами напряжённого трудового дня, словно оттаивало во мне.

На углу улицы, под ярким фонарём, какая-то дородная тётя всё ещё торговала фиалками. Правда, в корзине осталось лишь несколько букетиков. Купил все. Для Лены. И сделал это с превеликим удовольствием. Давно хотелось осыпать её цветами. А тут — вот они!..

И в радужном настроении продолжал шествовать к дому. Нёс фиалки, а видел изумрудные глаза Елены, её нежные белые руки, милую улыбку… И вдруг заметил у подъезда дома знакомую долговязую фигуру Славика Румянцева. Слоняется туда-сюда… Я быстро спрятал фиалки за спину: только бы он не увидел их.

Румянцев тоже узнал меня, остановился.

— Здравствуйте, — сказал он, почему-то счастливо улыбаясь.

— Привет, — нехотя ответил я. — А где же ваши цветы?

— Цветы? Ах, цветы!.. Они у Лены. Она всегда так радуется им.

— Значит, вы уже от неё? — злость буквально распирала меня. — Тогда что же всё у подъезда топчетесь?

Румянцев вспыхнул и, запинаясь, ответил:

— Вот… Уходить не хочется…

— Ну-ну. Побродите под окнами, спойте серенаду…

В глазах Румянцева проявилась растерянность. Он озадаченно спросил:

— Зачем вы так?

А мне и самому уже было неудобно за издёвку. Парень как парень… Чего на него взъелся? И какое мне дело, кто кому дарит цветы и почему их принимают.

— Простите, Славик, — сказал я. — Всего вам хорошего.

Я проскользнул боком в подъезд и на своём этаже выбросил фиалки в мусоропровод. На душе сделалось так тяжело, будто вместе с цветами выбросил ещё что-то, дорогое-дорогое, без чего и жить нельзя, наверное. Осторожно, стараясь не греметь, вставил ключ в замок, открыл дверь и почти на цыпочках стал красться в свою комнату.

Но не тут-то было. Дверь кухни стремительно распахнулась, и в проёме возникла Елена.

— Добрый вечер!.. Что такой пасмурный?

— Разве? — заговорил я. — Зато второй, у подъезда, млеет от счастья.

Весёлые искорки в глазах Елены погасли. Она смотрела на меня непонимающим взглядом.

— О ком ты говоришь?

Но мне не хотелось вдаваться в объяснения, и я молчал.

Лицо Елены стало задумчивым.

— Слушай, Владик, — тянула она слова, впервые называя меня по имени. — Уж не ревнуешь ли ты? Вот не ожидала!