В поисках утраченных предков

Я написал запрос в архив г. Великие Луки, и следы деда-офицера нашлись именно там, в старинном русском городе-крепости на берегах реки Ловать. И хорошие, четкие следы — с адресом проживания, местом работы, окладом, путевкой в 1930 году в Ялту для поправки здоровья. Дед действительно работал в 1929 году окружным инженером по школьному, больничному, жилищному и промышленному строительству. «Социальное происхождение — сын кондуктора. Национальность — великоросс». Так и написано в архивной справке: великоросс. Нормально. Мать — Александра Адамовна Поплавская, католичка, отец — Каралис Константин Осипович, уроженец литовской земли, католик, а сын — великоросс! Все правильно: национальность — вопрос самоидентификации.

Но чем же «великоросс» отличается от «русского»? Толковый словарь объяснил мне, что ничем не отличается, это устаревшая форма, «то же, что русский». Но звучит величавее, чем прилагательное «русский» — великоросс! Пожалуй, так и буду теперь отвечать на вопрос о своей национальности. Если, конечно, спросят — в российских паспортах этот пункт уже отменили.

…Могилу деда, как и дату его кончины, я пока не нашел: у нас не очень-то чтят человека при жизни, а после смерти и подавно.

Что же произошло в нашей семье в 1917 году? Почему дед, прибывший после госпиталя штабс-капитаном и «прикомандированный к Главному Артиллерийскому управлению», и бабушка с четырьмя детьми оказались после октябрьского переворота в разных городах: в Великих Луках и в Тамбове?

Банальный развод кавалера боевых орденов с быстро постаревшей в нужде и заботах женой? Или вынужденное бегство — из квартиры на Невском проспекте, из бурлящей столицы, со срезанными офицерскими погонами в относительно тихую, но не очень далекую провинцию?

Не знаю. Или следует перевернуть архивы всех судов, где могли разводиться мои предки, или ждать счастливого случая, когда зацепочка сама явится в виде письма, записки или косвенных признаков. А может, оставить все как есть — пусть и у дедушки с бабушкой будет тайна?

Из тамбовского партийного архива прислали справку, из которой следовало, что моя бабушка Ольга Николаевна Каралис родилась в Ярославле, в семье портного, русская, мещанка, закончила четырехклассное начальное училище. До Февральской революции — домохозяйка. С сентября 1917 года работала помощником заведующего детским домом в Петрограде. В члены РКП(б) вступила в 1919 году в Тамбове, в период проведения «партийной недели».

К справке прилагалась целая куча протоколов заседаний партийных ячеек, из которых следовало, что моя тридцатипятилетняя бабушка, мать четверых детей, запустила всю работу в женсовете, спустя рукава проводила агитацию работниц, получала замечания от партийного руководства и вообще можно было предположить, что она подалась в партию большевиков не по зову сердца, а под влиянием обстоятельств…

Поразительно, но в сентябре 1924 года бабушка писала в партийной анкете: «вдова». Она так себя сознательно позиционировала в глазах непримиримых к царской армии товарищей-партийцев или так полагала — при живом, но, быть может, уже чужом муже?.. Или мне следует предположить, что предки разошлись по политическим соображениям? Но какие, простите, могут быть политические соображения у матери четверых детей, пусть и в политизированном Петрограде? Едва ли. Невнятица какая-то.

(После публикации в конце 2004 года в «Литературной газете» моего очерка «В поисках утраченных предков» мне пришло письмо от начальника отдела Российского Государственного Исторического архива В. М. Шабанова, благодарившего за доброжелательное упоминание о Военно-историческом архиве и писавшего далее: «По наведенным мною справкам, Ваш дед, бывший офицер 93-го пехотного Иркутского полка Каралис П. К. служил затем в Красной Армии. Рекомендую Вам запросить другие военные архивы, хранящие дела послереволюционного периода». Я запросил…)

21. Что было дальше

Всё мельчайшее обнаружится; всё скрывающееся рано или поздно выйдет наружу.

Конфуций

…Потом я разыскал в Кишиневе писателя Николая Руссу (его имя чудесным образом всплыло в разговорах на Родосе) и по его приглашению отправился с женой через три границы в знойную июльскую Молдову, на родину материнских предков.