В поисках христиан и пряностей

Той же ночью в последнюю четверть склянки перед рассветом дозорные заметили, что от берега отчаливает самбук. Присмотревшись внимательнее, они различили, что на самом деле это не одно судно, а два, связанные вместе, и что направляются они к их кораблю.

Офицеры разбудили адмирала. Поспешно накинув кое-что из одежды, тот поднялся на палубу, уверенный, что заморин наконец посылает давно ожидаемые товары. Вместо этого он увидел, как от берега к нему беззвучно идут на веслах семьдесят или восемьдесят самбуков. Он решил, что это, наверное, рыболовецкий флот, направляющийся на утренний лов.

Без предупреждения два ведущих судна открыли огонь. Чугунные ядра запрыгали по воде и ударили в борт «Флор де ла Мар». Приблизившись, остальной боевой флот тоже открыл беспорядочную стрельбу. Едва над бортом показывалась голова христианина, с лунного неба сыпался черный дождь стрел. Враг уже подошел слишком близко, и от крупных орудий не было толку, поэтому европейцам оставалось только вскарабкаться на мачты и бросать оттуда камни.

По пути в Каликут да Гама захватил какой-то самбук, и теперь он был привязан к корме «Флор де ла Мар». Индусы завалили его дровами и порохом и подожгли. Пламя перекинулось на ахтерштевень португальского корабля, и матросы поспешно бросились рубить канат. Течение едва-едва успело отнести пылающую лодку.

Когда горизонт осветили лучи рассветного солнца, от берега стали отходить все новые суда. Вскоре вокруг португальского корабля уже роилось около двухсот лодок [494], и с каждой, едва она выходила на позицию, открывали огонь. Пушки на них были сравнительно маленькими, но мстительный заморин явно не пожалел затрат, приобретая любые орудия, какие смог отыскать.

Положение «Флор де ла Мар» становилось отчаянным. Поднятие якоря было делом долгим, к тому же матросы превращались в легкие мишени, поэтому они снова бросились рубить канаты.

Подняли паруса, но корабль не шелохнулся. Прошлой ночью да Гама втайне приказал бросить особый якорь на случай, если люди заморина попытаются перерубить остальные канаты. Этот якорь крепился несколькими железными цепями. Матросам оставалось только рубить их, пригибаясь под яростным шквалом стрел.

Ближе к полудню корабль наконец стронулся с места, и вражеский флот устремился в погоню. Почти сразу же ветер упал, паруса повисли, и снова вокруг закружили весельные лодки.

Как раз вовремя на горизонте лениво показались корабль Висенте Сорде и две каравеллы. Едва увидев, что происходит, они налегли на весла и с трудом погребли к индусскому флоту. Подойдя на достаточное расстояние, они открыли огонь из тяжелых орудий, и индусы рассеялись и отступили к городу.

Адмирал Индийского океана стремительно терял лицо. Он поддался на льстивые уговоры брамина и поплыл прямиком в ловушку. Он был ранен – одиннадцать раз, если верить одному португальскому матросу. Он недооценил смекалку противника и за ошибку едва не поплатился жизнью.

Оставшихся посланников – в том числе сына брамина – да Гама приказал повесить на реях каравелл и велел кораблям несколько раз пройти как можно ближе к городу. Собравшаяся на берегу толпа выкрикивала оскорбления, португальцы открыли по ней огонь. Дав индусам вдоволь насмотреться на омерзительное зрелище, адмирал приказал спустить тела и бросить в захваченную лодку. Ее он послал на берег с последним письмом заморину.

«Ты низкий человек! – говорилось в нем. – Ты послал за мной, и я явился на твой зов. Ты сделал все возможное и, если смог бы, сделал бы больше. Наказание будет таким, какого ты заслуживаешь: когда я вернусь, я заставлю тебя заплатить то, что ты должен, и не звонкой монетой» [495].

Угрозы приедались, а у да Гамы не было возможности подкрепить свои слова делом. Он поспешно отступил в Каннанур, где встретился с кораблем Томе Лопеша. Задержавшись на несколько дней, чтобы загрузить пряности, они отплыли назад в Кочин, обойдя Каликут стороной.

Непрекращающаяся война с Каликутом грозила сорвать саму экспедицию, и снова Васко да Гама нашел безопасную гавань в Кочине. Флот перегруппировался, матросы обменялись историями, а адмирал еще дважды встретился с раджой. Согласно их последней договоренности, в городе создавалась постоянная португальская фактория со штатом из трехсот человек, но на самом деле соглашение шло много дальше. Отныне под юрисдикцию главного ее фактора подпадали все португальцы в Кочине – и вообще все христиане во всей Индии. В знак того, как прочно раджа стал на сторону португальцев (хотя и не проникся их верой), фактор получал полномочия поступать, как пожелает нужным, с любым христианином, который перешел в ислам. Это был не просто торговый договор: он позволял создать первую европейскую колонию в Индии и – во всяком случае, в теории – превращал индийских христиан в подданных португальской короны. С точки зрения раджи (казалось бы, за малую цену нескольких пустых фраз), европейцы теперь были кровно заинтересованы в усилении его власти. Очень скоро выяснится, что цена будет много выше: соглашение опасно нарушало права его соседей.