В поисках апполона.

«Какого бы хорошего мнения мы ни держались относительно современной жизни, какое бы высокое представление мы ни составили о ее прогрессе и завоеваниях, во всяком случае есть, по крайней мере, одна область, в которой прогресс этот не легко заметить и в которой наш век, по меньшей мере, не увеличил мирового наследия человечества; эта область — красота… Быстрее, чем прежде, железные дороги переносят нас к излюбленным пейзажам земли, но раньше, чем перенести нас туда, своими насыпями и своими туннелями они обезображивают эти самые пейзажи… Отели, разбросанные во множестве среди местностей, поражавших раньше своей дикой неприступностью, позволяют нам расположиться с комфортом среди скал и лесов; но только, чтобы построить их, пришлось взорвать скалы и вырубить леса…

В один и тот же час исчезает счастие людей и красота вещей, один и тот же вихрь уносит песни птиц и песни людей, и не одинаковой ли причине надо приписать исчезновение социального мира и эстетических радостей?»

Так писал Роберт Сизеранн, а я читал и поражался, как современно звучат эти строки!

«Ученые и экономисты, отняв у масс… красоту, обещали дать им счастье. Дали ли они им его?.. Мы слышим обещания удесятерить скорость везущих нас машин, горе, которое мы увозим с собой, полетит тогда еще быстрее. Некогда говорилось: «Горе любви не пускается в путешествия, горе любви не ездит на корабле». Какие горести теперь не следуют повсюду за человеком? И чем более устраняются все препятствия путешествия, тем более отдается душа во власть внутренних терзаний. Да, скоро все селения земного шара будут связаны тонкой и прочной телефонной проволокой, но разве переносящиеся по ним известия станут вследствие этого лучше? Да, по нашим дорогам скоро будут катиться безголовые экипажи, собирающие теперь толпы на улицах: разве они представят более красивое зрелище для встречных и разве они откроют более красивые виды сидящим внутри?..»

Рёскин, в своих произведениях выступавший с романтической критикой капиталистической цивилизации, с возмущением пишет о загрязнении природы, пытается найти выход из создавшегося положения, хотя и утопически. «Именно там, где непорочные волны, чистые и сверкающие, как сноп лучей, впадали в Каршальтонский пруд, пробираясь до самого прибрежного гравия светлой струйкой под перистым сводом легких, колеблющихся трав, отбрасывая на них глубокие отблески света, как колчедан в точеном агате, усеянные тут и там белыми звездами лютиков, именно в эти первые журчащие струи, презренные человеческие существа бросают мусор с улиц и из домов, кучи сору и грязи, заржавленные куски металла, отвратительные тряпки, все, что им лень увезти или зарыть, они выливают в поток, который растворяет все и уносит этот яд далеко… Полдюжины людей в течение одного рабочего дня могли бы очистить эти пруды, убрать берега и наполнить освежающим благоуханием веющий над ними воздух и снова сделать воды такими же сверкающими и целительными… Но этот рабочий день никогда не настанет, и никогда радость не посетит сердца людей в краю этих английских источников…»

Потом Рёскин зашел в соседнюю деревню и, проходя по главной улице, спрашивал себя, не служит ли бедность причиной такой преступной небрежности в отношении к природе. Но нет… Он нашел, наоборот, признаки роскоши; великолепные выставки на окнах, нарядные кофейни, новые магазины; на лицах не было отпечатка большого счастья и здоровья, но гораздо больше забот о внешности, о показной стороне и повсюду великолепные, но бесполезные чугунные решетки. «Как это случилось, — спрашивает Рёскин, — что последняя работа была произведена вместо той, первой? Почему сила и жизнь английского рабочего истрачена на то, чтобы осквернить землю, вместо того, чтобы восстановить ее, на то, чтобы произвести металлическую вещь, совершенно бесполезную в этой местности, которую нельзя ни выпить, ни вдохнуть вместо здорового воздуха и чистой воды?»

«На это экономисты, если бы только они снизошли до ответа, — продолжает автор статьи, — сказали бы, что, хотя мечтатели и осуждают современный капиталистический строй, все-таки он лучше других, существовавших до сих пор».

Но Рескин конечно же не соглашается с прелестями этого строя.