В поисках апполона.

Так как же важно — жизненно важно! — в наше время осознание единства всего природного механизма! Оно, это осознание, и есть в сущности основа современной нравственности, а нравственность зарождается в человеке с детства. Мы, взрослые, сеем в молодых душах те семена, которые потом дадут всходы… И тут, на пороге Ущелья Глауконом, куда привел меня мой новый друг Игорь, еще раз понял я, каким счастьем было то, что не только с жестокостью и косностью встречался я в детстве. Наоборот. Больше, гораздо больше было таких людей, которые помогли мне видеть уже тогда, ощущать нашу кровную взаимосвязь и с людьми, и с «меньшими нашими братьями», и с каждым цветком, травинкой… Как же я благодарен им!

Ощущение именно такое и очень сильное сразу охватило меня, словно в атмосфере Ущелья была концентрация этой истины, аромат давнего моего детства.

Казалось, что это уголок нетронутой земли — да он и был, очевидно, нетронутым то ли из-за малости своей и непригодности для нужд народного хозяйства, то ли по счастливой случайности.

Еще когда мы только подходили к нему и Игорь сказал: «Смотри, это здесь», я увидел летающих глауконом, редчайших бабочек, которых никто до Игоря здесь не видел и уж во всяком случае не ловил. И я как-то сразу увидел Ущелье в совокупности, как самостоятельный мир, без вмешательства каких-либо сил, а потому самобытный, живущий в себе, имеющий свой облик, жизнь и дух. Это был гармоничный ансамбль. Слаженный. Никем не расстроенный.

Потому, очевидно, и обитали еще здесь глаукономы. Последний рубеж.

Место это, замкнутое с трех сторон отвесными скалами, тем не менее было достаточно просторным. А у входа лежал огромный валун. Как страж. Он не закрывал всего ущелья. Он просто лежал у его начала.

И как только мы ступили на заповедную территорию, я увидел большую сеть паука, перегораживающую глубокую щель, и паук тоже показался мне стражем.

Что из того, что паук был маленьким и страж из него, конечно, не грозный? Я и его воспринял как символ. Мол, вы, конечно, можете уничтожить все и нас тоже. Но вы потеряете больше. Без нас вы не сможете. Потому что мы — это ваша часть, вам только будет казаться, что вы живы. Но это не жизнь. Видимость. Мы можем существовать только вместе.

И вы это чувствуете…

8.

Чудо и заключалось в том состоянии, в каком я вдруг оказался в этом Ущелье.

Конечно, я сфотографировал и Ущелье, и Игоря в Ущелье — ведь он открыл его, он привел меня сюда, а значит, он тоже понимал дух и суть, не случайно же я чувствовал его братом по духу!

Без устали я фотографировал и глауконом, и других бабочек, хотя было их не так много, как мне хотелось бы. Их малочисленность объяснялась тем, что в конце августа почти вся растительность давно выгорела. А весной, по словам Игоря, здесь был райский уголок, цветущий сад, и бабочек, конечно, гораздо больше. Ах, как захотелось мне попасть сюда весной!

Но весной зато не летает понтия глауконома, Ее Пустынно-Тропическое Величество.

Еще здесь были сатиры нескольких видов: сатир энервата (темно-коричневый, почти черный, с сине-зеленым отливом и яркими белыми пятнами, образующими на передних крыльях подобие цветка или звезды); его рыжеватая форма под названием «аналога», гораздо более редкая; сатиры дисдора и давендра, маленькие, напоминающие наших сенниц, но ярче, эффектнее их; очень редкий и ценный для коллекционеров сатир стульта — весь какой-то коричнево-бурый, меховой, мягкий, со светлой каймой по краям крыльев и с рябым, «рябчиковым», исподом — пример покровительственной окраски, потому что разглядеть его на бурой земле, когда он сидит со сложенными крылышками, невозможно…

И, как и обещал Игорь, мы встретили тех самых голубянок фрейерия трохулюс, самых мелких представителей многочисленного семейства голубянок и, пожалуй, самых мелких дневных бабочек в нашей стране. Они летали словно сухие чешуйки, поднятые ветром с земли, но при ближайшем рассмотрении оказались очаровательными: голубоватые и фиолетово-серые, ювелирно отделанные, с пятью темными точками на ярко-желтой полоске, идущей по краю задних крылышек. Но еще более оригинальным был испод крыльев — здесь пять темных точек превращались в пять драгоценных камней, они сверкали и переливались серебром и бирюзой, а остальная поверхность крыльев — благородного серо-стального цвета и тоже вся испещрена темными точками. То есть это было чрезвычайно искусное произведение природы, и поневоле возникал вопрос: почему же созданы они такими крошечными? Ведь в размахе крыльев эти очаровательные создания едва достигали одного сантиметра…